В этот вечер больше никто и ничего не говорил. Осмыслить произошедшее должен был каждый.
Моё сердце просто разрывалось, сил на переживания уже просто не было. Казалось, у меня внутри образовалась огромная чёрная дыра портала, откуда веет холодом. Хотелось бы туда шагнуть и скрыться. Спрятаться от всего происходящего навсегда. Вот только это невозможно…
Мы решили дать Ричу время всё обдумать. Ну, как мы… Йенс, Айсер и Рич так решили. Кажется, только они и оставались в здравом уме. Я уж точно не могла ничего решать. Я смотрела на дядю Макса и брата, и душа рыдала. И если я знала, что дядя Макс точно с этим всем справится в ближайшее время, то за Эда я переживала сильнее. Я никогда не видела брата таким. Казалось, что его здесь просто нет. Только физическая оболочка. Его взгляд был совершенно пустой и безучастный. Тем не менее, пока мы покидали Фристхенд, он постоянно находился рядом со мной и был готов подхватить, если я вдруг упаду. У него, похоже, уже выработался рефлекс – защищать меня даже тогда, когда хочется умереть. Великий… У меня всегда был такой любящий и заботливый Эдди… А кто был у него? Кто заботился о нём? В четырнадцать лет он потерял родителей и обрёл огромную ответственность за жизнь маленького ребёнка…
Если бы в моём организме осталась ещё хоть капля влаги, я бы сейчас плакала. Но в глазах пересохло настолько, что каждый раз, когда я моргала, было ощущение, что в них втыкают иголки. Я наблюдала за Эддоном, стараясь прислушиваться к тому, что говорят мужчины, но мои мысли были громче.
Однако я услышала, что Регнер попросил Рича доставить меня обратно в кампус, а сам собрался отвезти Эда. Мне и самой очень не хотелось оставлять брата одного сейчас, но пары завтра никто не отменял. И я была так благодарна Йенсу…
Великий, ну почему только в такие тяжёлые моменты мы понимаем, какие замечательные люди нас окружают… Почему когда всё хорошо, мы сами выискиваем проблемы и обиды, в то время как можно просто жить и радоваться каждому дню, наполненному приятными событиями… Сколько чудесных дней я могла бы провести со своим братом за эти два с лишним месяца после лагеря? Вместо этого я мучила и себя, и Эда, не пытаясь понять его. А смогу ли я сейчас всё исправить? Что будет со всеми нами теперь?
Переполненная чувствами тоски, печали и благодарности, я подошла к Эддону, который уже садился в свой джиу на пассажирское сиденье, и крепко обняла его сзади, прижавшись щекой к широкой спине. Эдди развернулся и прижал мою голову к своей груди, поцеловав в макушку. Такие до боли знакомые действия… Такие родные объятия. Я отстранилась от брата, прошептав: «Люблю тебя, Донни…» и отошла к остальным.