Пронырливые туристы залезали в машины и спешили на укрепления. Некоторые, словно не веря глазам своим, побаивались: ехали все-таки в места, где постреливают. Но чем ближе до переднего края, тем спокойнее чувствовали себя. Оказывается, на передовых позициях стояло полнейшее затишье, ни единого выстрела не раздавалось, и если бы не солдаты, ходившие там и сям вразвалку, с засученными по локоть рукавами, терялось бы всякое ощущение фронта.
Останавливались у одинокой крестьянской усадьбы. За садом, огороженным плитняком, змеилась, уходя все дальше, траншея. А возле усадьбы солдаты поливали грядки салата и лука. Один солдат, широкоспинный, с крупными ладонями, елозил на корточках вдоль канавы и рвал траву.
- Эй, Мишель, - кричали ему товарищи, побрасывая в него мелкими камушками, - скоро ли ты угостишь нас кроличьим рагу?
Туристы пришли в крайнее удивление, когда у старой, разваленной стены сарая увидели нанизанные друг на друга три клетки. В двух клетках лежали самки, под ними копошились крольчата с еще розовыми, не покрытыми пухом тельцами, а в третью, самую нижнюю, отделили самца; заметив людей, он заметался по клетке, то и дело фыркая и стуча лапами о проволоку.
- Ничего не поделаешь, - глубокомысленно заметил генерал Корап. Привычки и слабости детства иногда берут верх над жестокими солдатскими обязанностями. Мы, однако, позволяем. Пусть лучше кроликов выводят, чем без дела слоняются...
Потом ехали в район Монмеди. Тут до позднего вечера туристы шныряли по траншеям, любовались длинными, в несколько рядов, противотанковыми надолбами, в лифте спускались глубоко под землю, ходили вдоль главного тоннеля, неожиданно, с замиранием сердца останавливались, видя несущиеся навстречу электрические вагонетки; шли дальше, разглядывали в нишах и выступах бетонных стен цинковые ящики, легкие орудия, спаренные пулеметы. С помощью учтивого Корапа они много узнавали, а утром, когда генерал собирался приглашать туристов к завтраку, оказывалось, что и след их давно простыл.
"Неспокойный народ, - отмечал про себя генерал. - Вечно суетятся".
Военным обитателям линии Мажино некуда было торопиться. Они и не помышляли, что немцы посмеют когда-нибудь напасть на них, французов.
Правда, на заседаниях Верховного военного совета, объединявшего англо-французские штабы, теоретически допускалась мысль о возможности немецкого наступления. Но желание воевать у французов и англичан было невелико, и лучше, если бы ограничилось дело этой "странной войной". Ломая головы над будущей кампанией, французские генералы, а заодно с ними маршал Петен и начальник генерального штаба Гамелен убедили самих себя, что если наступление и состоится, то противник вторично применит старый план фон Шлиффена 1914 года. Но кому-кому, а немцам-то известно, чем кончилась тогда их затея. Вояки первой мировой войны и посейчас не оправились от старых ран. Помнят, наверное, Верден. Обладая двойным превосходством в пехоте и четырехкратным в артиллерии, немцы в шестнадцатом году десять месяцев штурмовали укрепления, так и не сломив железного упорства защитников Вердена. Более шестисот тысяч германских солдат сложили тут свои головы.