Туфли со стразами – ноги в небе. В небе, где должны быть самолёты. Самолёты, что летят прямиком в рай. Она глядит во двор, пытаясь высмотреть его шаги, пытаясь материализовать его фигуру. И тишину нарушить хочет только для того, чтобы его шаги услышать. Она кричит в открытое окно, с засохшим соком апельсина на губах, с застывшими в глазах слезами. Она стучит по подоконнику своими маленькими кулачками, она зовёт его, зовёт его с собою, в рай. А он не здесь, он где-то ошивается, наверно, с кем-то спорит, быть может, дарит он кому-нибудь цветы, кого-то провожает в поезд или бряцает кому-то на гитаре. А кажется, всего останется – поймать такси и скрыться от всего. Оставить сущее другим, как было им уже оставлено однажды, когда в ночи сменялись фонари, лежали пьяные, в сугробах замерзали. Она смотрела на часы, топтала корки апельсиновые каблуками, читала сутры, взглядом останавливая стрелки.
Она глядит в свои глаза, на фотографии, на те, что украшают стены. Она глядит и думает: «Быть там», всего два слова, всего – «быть там», и нервно мнёт билеты в небо. А на часах уже осталась пара капель, до выхода в эфир, до шага за черту, до времени с которого всё может вновь начаться. Но его всё нет, его, наверное, уже не будет никогда, и пропадут билеты, как тогда, когда он опоздал на поезд, не поверил, и остался в призрачном болоте, якорем сцепившись с ней, застряв в трясине, выбросив часы, разбив всё время, что пыталось не бежать, закрыв за волками двери, пытаясь держать на замке свой мирок, пытаясь бежать где-то рядом. Осталось, кажется, всего-то – броситься в окно, остановить мгновенье, выключить все звёзды, едва прикрытым телом чувствовать, как ветер ласково щекочет кожу, а после, в кресле с номером двенадцать смиренно улыбаться и короткими глотками пить вино. И, кажется, уж нервов нет и, кажется, пора уже бежать и убегать, но нет ни сил, ни времени, ни чистого желания. Лишь у дверей с немым укором чемоданы собрались и ждут.
По небу мчится самолёт, наверно, в рай, конечно, без неё. Слеза стекает по щеке, руками машут жестами прощальными ей ангелы, тихонько улыбаясь, шумит листва, чернеют апельсины, падают на землю яблоки и змеи, а Ева ждёт, когда же он придёт. Останется всего бежать по пыльным бетонным ступеням, сквозь слёзы смеясь и крича, стрелять из УЗИ по дверям, заставляя отпрянуть всех тех, кто подслушивает, кто хочет им помешать. Она посмотрела на сломанные часы, они не ходят уже много лет, на них всегда это время – время, когда пора улетать в рай. Всего-то осталось прислонить к виску пистолет и нежно нажать на курок, когда кто-то тронул её за плечо, поправил бретельку и сказал: «Нам пора собираться». Он обнял её и ласково погладил по плечам.