...говорю. Отец, слушая меня, не останавливается, идет дальше, мы огибаем угол дома, заворачиваем за него.
- Ах, вот как. - Отец как будто что-то взвешивает, обдумывает. - Тебе не нравится синий? Больше нравится рыжий? Ты переменил решение? Ну что ж!
Я понимаю, что сейчас произойдет ужасное, хочу помешать отцу, повиснуть на его руках, хочу плакать, просить прощенья, кричать, что я больше не буду, что я дово: лен синим, очень доволен. Но ничего не успеваю, каменею, не могу пошевельнуться, руки прижаты к бокам, горло сдавлено.
Отец спокойно, неторопливо, не меняясь в лице, открывает коробку.
Бросает на тротуар синий красавец-самолет, самолет грешит, отец поднимает ногу, наступает на него... раз и другой... я хочу зажмуриться, не видеть, не знать, но не могу, смотрю, и горячие горькие слезы...
Все вернулось. Стены кабинета, занавеси, лицо чужой женщины.
В чем дело? Ведь первый раз было другое, совсем другое. Ах да, изобретатель изменил настройку аппарата, при мне вертел рычажки.
Та настройка была идеализирующая, а эта, очевидно...
Писатель спросил:
- А вы можете повторить это без коробки?
И протянул руку, чтобы взять у нее аппарат.
Но не успел.
Она закричала: - Назад! Не трогать!
И прямо перед собой Писатель неожиданно увидел нацеленное на него дуло маленького дамского револьвера. Откуда Медея его извлекла - он не успел заметить. Из кармана брюк, что ли?
Не очень-то приятно, когда красивая женщина с решительным лицом держит твердой рукой маленький дамский револьвер, нацеленный тебе прямо а живот.
Тут не до шуток.
- Руки вверх! - скомандовала Медея.
- По-моему, это лишнее, - сказал Писатель, не поднимая рук. - Конечно, если вы будете настаивать, сударыня...
Она не настаивала. Она кусала губы и раздумывала - о чем? Его, естественна, интересовал ход ее мыслей. Мало ли до чего она могла додуматься, не спуская пальца с курка. Он. старый солдат, хорошо знал, что оружие иногда подсказывает человеку самые странные и ненормальные поступки. Оружие ведь сделано для уничтожения и, как всякая вещь, помнит, для чего сделано.
- Знаете, поднимать руки - это как-то глупо, - сказал Писатель, разглядывая на близком расстоянии черное отверстие ствола. - В этом есть что-то театральное. Тут в смешном положении и тот, кто поднимает руки... и тот, кто командует.
Она сказала медленно, как бы раздумывая вслух:
- Об аппарате достоверно знаете вы один. Только вы один держали его в руках... Значит, если я сейчас...
Дуло пистолета, направленное до этого ему в грудь, поднялось до уровня лба. Теперь оно было нацелено между глаз Писателя. Неприятный холодок пополз у него по спине. Рука Медеи помедлила и начала понемногу спускаться вниз, но очень нерешительно. Потом опять поднялась...