— Мариш, вернись к обеду.
— Я очень постараюсь, но не обещаю.
— Марина, не подставляй меня, а? Ну будь ты человеком!
— Буду! За свои поступки отвечу, не беспокойся.
Вышла из клиники и поймала такси. До областной психиатрической добралась без проблем. Правда, охранник её пропускать не хотел, но она его убедила — не к пациенту же шла, к врачу. Почему-то волновалась, настолько, что коленки дрожали.
В каком отделении работает отец, пришлось спросить у проходившей мимо санитарки. Та её даже проводила до дверей. В отделение её не пустили, он вышел к ней сам.
— Марина! Не ожидал увидеть. Но я тебе рад.
— Я вам не очень, но мне пришлось. Наверное, даже наступая на собственную гордость.
Он улыбнулся как-то тепло.
— Марина, дочка, не делай выводов, когда ты ничего не знаешь.
— Ну, с дочкой вы, конечно, погорячились, Виктор Петрович.
— Неужели, Марина Викторовна?
— А что? Нет?
— Марина, я за твоей жизнью следил всегда. Не высовывался, на глаза тебе не показывался, но следил. Я не знаю только тех двух лет, что ты уезжала…
— А что вы ещё знаете?
— Знаю, что у твоей матери болезнь Альцгеймера. Ты об этом пришла поговорить? Или высказать свои детские обиды? Так с ними ты припозднилась.
— Она вчера чуть не прыгнула с балкона.
— Понятно. Хочешь, чтобы я её положил? Но на сколько? Месяц, два. Три. А что потом? Ей место не в отделении, а в пансионате.
— Я боюсь за неё.
— Понимаю. Давай обсудим. Может быть, придём к какому-то решению. Почему пришла ко мне-то? Её же Загорский наблюдает?
— Так он ещё и трепло? А мама ему доверяла…
— Марина, ты взрослая девочка, должна понимать, что Таня не доверяла никому, кроме самой себя. Я же сказал, что никогда не выпускал из своего поля зрения ни тебя, ни её.
— Она зовёт вас.
— Не меня. Того, кого представляет её умирающий мозг. Ты думаешь, если я появлюсь, она узнает меня?
— Может быть, стоит попробовать?
— Фантазёрка.
— А вдруг?
— Хорошо.
Он усадил её в автомобиль и, не спрашивая адреса, повёл машину по направлению к их дому.
— Мариша, ты же замужем была, что у тебя-то не сложилось?
— Виктор Петрович, вы мне чужой человек, и я не стану говорить о себе с вами.
— Значит, дело не в карьере и амбициях. Прости.
— Да ладно.
Всю оставшуюся дорогу молчали. Только встречались глазами периодически, когда очень хотелось рассмотреть и понять, кто же на самом деле тот человек, который рядом. Не чужой же человек, кровный родственник, однако. И его глаза были такими тёплыми, что почему-то согревали Маринину душу. Не хотелось их отпускать. В его взгляде таяли все детские обиды. А их за все годы врозь ой сколько накопилось.