– Гер, зачем ты пришла? – Аня посмотрела на меня, её взгляд был невероятно пронизывающим.
– Я должна тебе кое-что рассказать.
– Прости, но сейчас не лучшее время.
– К сожалению, другого у нас не будет.
– Ты о чём?
– Аня, я знаю, в это трудно поверить, но ты должна. Эд не предавал тебя. Он по-прежнему любит.
– Если ты пришла выгораживать этого козла, то у тебя ничего не получится.
– Ань, выслушай меня!
– Я не хочу ничего о нём слышать!
Ком встал в моём горле, я начала плакать, но понимала, что обязательно должна закончить начатый разговор.
– Ань, он болен, он умирает, у него рак!
– Что? Нет! Не может этого быть! Ты знала и ничего мне не сказала, ты заставила меня считать его предателем!
– Он просил ничего не говорить до его смерти.
– Гера, как ты могла так обмануть меня?
Её лицо покраснело, глаза наполнялись слезами. Я не представляю, насколько ей было больно в тот момент. И тогда я ещё всего не знала.
– Ань. Прости меня…
– Где он? Говори мне! Где он?
– Я не знаю, но с тяжёлой онкологией в нашем городе кладут только в одно место. Я думаю, что он в третьей городской больнице.
– Я еду!
– Я с тобой.
Пока мы ждали такси, ни одна из нас не проронила ни слова. Обстановка была очень напряжённой. Мне казалось, что я поступаю так, как и должна.
Мы приехали в центр города, именно там находилась больница. В регистратуре Аня спросила об Эдварде, медсестра сказала, что лучше нам поговорить с его врачом, и указала на нужный кабинет. Мы зашли в светлую комнату, внутри сидел взрослый мужчина пятидесяти-шестидесяти лет в белом халате.
– Здравствуйте, мы по поводу Эдварда, – сказала Аня очень требовательным тоном.
– А кем вы ему приходитесь?
– Она его девушка, – я взглянула на неё, но она и не думала направить взгляд в мою сторону.
– Мне очень жаль, но родители Эдварда сегодня подписали соглашение об отключении от аппарата жизнеобеспечения, сейчас он введён в искусственную кому. Надежды никакой нет, и выжидать месяц смысла просто не имеет.
– Боже.
– Мы можем с ним попрощаться?
– Я должен впускать самых близких, – врач посмотрел на меня так, словно мне не суждено его увидеть.
– Её хотя бы пропустите, – я указала взглядом на Аню.
– Хорошо, только её.
Всё происходящее было ужасно, вот сейчас, через несколько минут, его больше не будет с нами, он уйдёт, и я больше никогда его не увижу и не смогу сказать всё, что к нему испытываю. Моя любовь. Мне даже не выпадет шанса увидеть Эда в последний раз.
Я была в шоке от всего происходящего и до конца не могла поверить, что действительно это правда. Когда я зашла в палату к Эдварду, мне разрешили подойти к его кровати и дотронуться, он был таким холодным, словно уже не дышал. Я смотрела, изучала каждую трещинку на его лице и старалась запомнить как можно лучше. Слёзы подходили к моим глазам, в горле снова вставал привычный для меня ком, и я держалась из последних сил, чтобы не биться в истерике. Ноги подкашивались, было страшно, что ещё чуть-чуть – и его сердце перестанет биться. Мне было паршиво, я нежно трепала его волосы и шептала ему на ушко: «Не уходи, не оставляй меня, ты даже не представляешь, как мне будет тяжело без тебя». Тогда, именно тогда я почувствовала это. Это та самая боль, которую невозможно описать. Было в тысячи раз больнее, чем раньше, будто меня расчленяли на маленькие кусочки без анестезии. Я просто разрывалась. Гера стояла за дверью и смотрела в стеклянное окно, по её щекам бежали слёзы, она даже не имела возможности увидеть его в последний раз. В палату зашли родители Эдварда, я сидела у него на кровати и рыдала. Его отец смотрел в пол, и из его глаз капали слёзы, а мать и вовсе отвернулась, она не могла смотреть, как через считаные секунды её покинет единственный сын. Врач подошёл к множеству аппаратов, которые издавали звук, нажал одну кнопку, и все они разом замолкли, я могла слышать только протяжное пищание одного из них.