На индустриальном саммите в Екатеринбурге президент раскрыл информацию о проблеме, которая подло замалчивается во многих странах западного мира – ветряки в полях трясутся так, что окрестные черви, ошалев от дикого шума и вибраций, выползают на свет божий. Многие бегут с насиженных мест и, покинув родные дома, скитаются в поисках счастья и спокойного почвенного уюта. Но ветряки уже буквально повсюду, угнетённые червячные массы стекаются в поисках жилья в города. Яркими огнями горят витрины дорогих магазинов на Елисейских полях, над Парижем светит солнце, но не радует оно простых парижских червей, невесело на душе у них.
Любопытный факт – 24 сентября 1964 в «Известиях» опубликованы «Предложения по усовершенствованию русского языка».
Было предложено специальным постановлением ввести новые правила и отныне писать: «доч», «слышиш», «ноч», «вещ», «циган», «огурци», «жолтый» «жури», «брошура», «парашут», «заец». В состав албанской комиссии входили помимо прочих: Чуковский, Федин, Твардовский и другие.
Дискуссия велась в профессиональной среде и в литературных журналах. Однако к концу 1964 года обсуждение в печати сошло на нет. Комиссия более не собиралась и прикротила свайо сущиствавание.
– Слышиш, доч! Уведёт циган тебя в ноч!
– Здравствуйте! Вам пакет нужен?
– Нет.
– Карта магазина есть?
– Нет.
– Приобрести не желаете?
– Нет.
– Фишки собираете?
– Нет.
– Товар по акции приобрести не хотите?
– Нет.
– Это ваше?
– Нет.
– Надо отменить. Я позову менеджера. Или оставить?
– Нет.
– А это что?
– Яблоки.
– Ваши?
– Да.
– Сезонные?
– Да.
– С нижней полки?
– Да.
– А вы их взвесили?
– Нет.
– Давайте взвешу. Оплачивать по карте будете?
– Нет.
– Без сдачи найдёте?
– Нет.
– Зина, разменяешь?
– Нет.
– У вас мелких нет?
– Нет. А сигареты тонкие есть?
– Нет.
– А со вкусом вишни?
– Нет.
– А зажигалки есть?
– Нет. Спички возьмёте?
– Нет.
– Вам чек нужен?
– Нет.
– Спасибо, приходите ещё!
– Н-е-е-т!
Кипиш нервного джентельмена
На авансцене стоит стол. Из дверей, находящихся в глубине сцены, рабочие выносят привязанного верёвками к стулу человека и уходят. Вступает тревожная музыка. В девятом ряду бронхично кашляет и затихает толстяк в тонкой оправы очках. В центральном проходе у четвёртого ряда за столиком с лампой нервически настроенный режиссёр откидывается на спинку кресла и хмуро смотрит, обращаясь к человеку, сидящему на стуле.
– Гришечкин, вы где взяли этот хлам? Где, я вас спрашиваю, вчерашний стул?
Человек на стуле неуверенно кашляет и осторожно начинает:
– Репетиционный стул, Пётр Ильич, прошлый раз сломался.