Бляха! Ну вот зачем я себя добивала?! Итак на душе такой шлак, что еще его разгрести надо. А я себе новой тоски добавляла, вспоминая о Брунетти…
Я вошла в бар, который больше напоминал ресторан или ночной клуб. Ночью здесь организовывали дискотеки, так что это пафосное место больше напоминало все таки клуб.
Вика всегда выбирала для встреч дорогие заведения. Только я обычно готовилась к этому дружескому свиданию с утра и с особой тщательностью. Завивала волосы, красилась и одевалась в лучшие свои наряды.
А сейчас я сбежала в пыльном сером сарафане, который еще не успела переодеть после приезда из Бергамо. В кедах, которые я схватила при выходе из квартиры. И с копной волос, завернутых в творческую гулю на макушке. Я бы не удивилась, если б меня развернули на входе и не пустили в место скопления городского бомонда.
Вика уже ждала меня за столиком. И я, подходя ближе, разглядывала подругу как всегда с восхищением. Мы с ней одного возраста. Только я выгляжу на сорок, а она на двадцать…
Ухоженная блондинка с длинными ногами в корсетном платье цвета фуксии. Она сидела в полоборота к двери. Лениво и с чувством превосходства ловила на себе взгляды всех мужчин — посетителей. Питалась завистью женщин с надменной ухмылкой.
Она всегда знала цену своей красоте. И не разменивалась на мужчин без внушительного банковского счета.
А я глупая Машка, выскочила замуж по любви, как мне тогда казалось. И сейчас плелась к ней, как грязная овца на стрижку.
— Привет, Вика, — сказала я смущенно.
От ее пристального взгляда не ускользнул мой ужасный вид. Я неловко покраснела и села напротив за столик.
— Ты чего пришла как пугало огородное? У тебя не траур, а праздник! Твой увалень наконец отсосался от сиськи. А ты разоделась, как подросток беспризорник! — возмущенно отчитала она меня.
Я всхлипнула. Пожалуй, зря я понадеялась на поддержку подруги.
Вика несколько минут сидела, как Клеопатра и нерушимо разглядывала мой жалкий вид.
Потом резко сдулась. Опустила плечи, даже спину расслабила
— Твою мать, Маша! Ну что ж ты, как ребенок!
С этими словами она пересела ко мне и обняла за плечи. Начала гладить меня и целовать в щеку, не заботясь о своей помаде.
— Дуреха такая! Успокойся, родная. Прости, что я налетела. Так привыкла в образе стервы жить, что забыла, какая ты ранимая. С тобой ведь так нельзя. И откуда только еще в мире такая наивность девичья?!
Она говорила и сжимала меня сильнее. От нее пахло дорогими духами, уверенностью, которой мне бы хоть капельку.
— Он…он еще и изменяет мне, представляешь? Я точно дура! Все годы его оправдывала, поддерживала…А он мне сказал, что я старая и фригидная уродина…что я сама во всем виновата, — захлебываясь слезами, я ревела в голос.