И тут, в самый разгар, менты на уаизике подъезжают. Мы думаем: всё, кранты, кончилась халява. А они дверь открыли, банку трёхлитровую, судоводам протягивают и просят, чтобы те плеснули им туда. Тоже, значит, халяву уважают. Они и плеснули, лишь бы в покое оставили. А тут наши отцы-командиры пожаловали. Спрашивают у ментов, кто им пива налил, а те на судоводов показывают.
Вот на этом традиция и закончилась. Пиво вылить заставили. Судоводам, кто эту халяву организовывал, характеристики испортили. Нас, всех, командир собрал и по сколько-то там нарядов выписал, вне очереди. Мне эти наряды до лампочки, конечно. Я тогда, за разгильдяйство, вообще из нарядов не вылазил, так, что одним больше, одним меньше. Другое обидно: традиция. Ни в какой мореходке такой традиции не было. Нет, были конечно и в других мореходках какие-то традиции. В Калиниградской, например, одеколон за здорово живёшь хлебали. Всю страну могли научить. В Ленинградских – палашами, да кортиками гордились. А у нас – пиво всей мореходкой пили.
Но, что-то я отвлёкся.
Сидим мы, значит, с напарником, после вахты, в карты играем, чайком балуемся. Я прикуп беру. Через пару сотен у меня – тысяча. А по спикеру, теперь уже голосом капитана:
– Старшему механику и электромеханику срочно на промысловую палубу.
Что-то не то, думаю. Открываю дверь – полный коридор дыма. Удивительно, но у меня в тот момент никакой паники. Только одна мысль: за бортом – минус двадцать.
– Одевайся, – говорю, – Андрюха, потеплее и пошли ближе к шлюпкам.
У меня по «тревожному расписанию», значится: сбор в столовой команды. Я в группу обеспечения порядка вхожу. Бред какой-то. Кому этот порядок нужен, да ещё в столовой команды, когда судно ко дну идёт? Накинул фуфайку, штаны ватные и бегу в столовую (вдруг покормят на халяву? – это я шучу). Я моряк дисциплинированный – сказано в столовую, значит в столовую. Только, там столько же дыма, как и в коридоре. И кто придумал это пожарное расписание? Наконец-то играют тревогу. Опомнились. Я выбежал на шлюпочную палубу и вздохнул полной грудью морозный камчатский воздух.
Наш БМРТ делали на судоверфи в польском городе Гданьске. Двадцать пять лет назад. Он давно сгнил, но ледовый пояс у него подходящий, это полоса такая, стальная, по всему борту судна идёт в районе ватерлинии, поэтому каждую зиму его гоняют на Аляску. С августа и по декабрь наш БМРТ и ему подобные, ловят минтай возле Камчатки, а в январе – на Аляску, в советско-американскую кампанию, сокращённо – САК.
Я про эту кампанию только здесь в Находке и узнал. Каждый январь десяток траулеров (американцы их называют – «процессоры») шурует к Аляскинским берегам. Туда же подгребает пара десятков американских шхун («кэтчеры»). «Кэтчеры» ловят рыбу и передают нам – «процессорам», а мы обрабатываем, и морозим. Рыбу забираем себе, американцам платим твёрдой валютой. У нас на борту два американца – переводчик и наблюдатель. Переводчик переводит. Наблюдатель наблюдает, чтобы мы ничего лишнего, кроме трески и камбалы не морозили. Вот и всё. Очень просто. Треска и камбала. Шесть тысяч за рейс гарантировано. В русских рублях и ещё триста американских долларов. По тем временам – целое состояние. Можно было за один рейс автомобиль купить. Поэтому, эти БМРТ такие популярные. Популярность столь высокая, что надо было садиться на него за рейс до советско-американской кампании. То есть сначала ты идёшь на Камчатку на три месяца, потом десять дней в Находке и на полгода на Аляску. Попасть на «процессоры» можно было только в трёх случаях: если ты член коммунистической партии, если ты «блатной» или «на шару».