Говорили одно и то же, смущаясь и повторяя уже сказанные ранее слова.
После простодушных поздравлений родственников, слово взял Нинкин начальник. Он долго говорил о том, как нелегко предприятию все эти годы, как «тяжело вставали на ноги в новых условиях» и как здорово, что именно Нинка, которой исполнилось вот уже «восемнадцать лет», все эти годы «вносила вклад» в становление коллектива. Толпа благоговейно внимала витиеватым речам начальника, дружно отвечала ропотом одобрения его шуткам. Поднятые руки и рюмками и бокалами потихоньку опускались, уже не в силах держать поднятое, как начальник произнес заключительную фразу:
– … ты была Ниночка для нас всем: и подругой, и сотрудницей, и кормилицей… – тут зал как-то обречённо охнул, помятуя о том, что начальник часто «припадал» к Нинкиной груди; но начальник «вынырнул», добавив: – …кормила нас своими вкусными пирожками! Спасибо тебе! Всего тебе самого наилучшего в жизни! – произнёс он, и дёрнул плечами, как-будто только что, толкнул по рельсам вагонетку.
Все дружно загудели, начальник обнял и расцеловал Нинку, отчего та засмущалась и зарделась румянцем. Супруга начальника мельком отметила сей факт, отчего натянуто улыбнулась и застыв, нервно теребила белую салфетку с каменным лицом. Жена чуть тронула меня локтем, и наклонившись, сообщила:
– Глянь, что творится! Наш-то разошелся! Щас только рюмка попала, – пошел со всеми заигрывать! Зачем жену приволок тогда? И она тоже – надо ей всё это наблюдать? Сидеть здесь, как дура… Нинка тоже хороша, ладно на работе кокетничаешь, чего здесь распускаться? Коля её тоже выглядит дураком…
– Ладно, ты! Чего накручиваешь? Ничего особенного…
Знала она или не знала, что в коллективе ходили разные сплетни о взаимоотношении начальника с Нинкой в частности, но многим показались слова начальника весьма двусмысленными.
Я отодвинул прибор, положил салфетку на стол, и с интересом продолжил наблюдать за спивающимся народом. Все уже «отметились», но официанты услужливо подливали водку и вино, и тост следовал за тостом! Никто уже не вслушивался в суть произносимого, да и сами «ораторы», поняв, что не в силах переорать общий шум, обращались уже лично к Нинке!
Слов я не мог разобрать, говорившего выдавали лишь шевеление губ, да подрагивающий в руке от волнение бокал. Сидящие рядом, всё-таки что-то слышали, кивали головами, улыбались, затем дружно чокались и выпивали.
Выпивали охотно и до дна! От выпитого исчезло начальное смущение. Голоса зазвучали громче. Теперь говорившие забывали, кому они произносят речь, и с чего начали своё выступление, вступали в полемику с сидящими напротив; кто-то с мест выстреливал фразой: «Выпьем!», в ответ раздавалось протяжное: «Тостующий пьёт до дна-а-а!»