Я лежал на спине, бездумно уставившись в потолок. Рядом на бочку примостилась довольная полненькая нимфа. Её пухлая ручка нежно гладила мою грудь. Меня одолевали смешанные чувства. Как говорило армянское радио, это когда теща летит в пропасть в твоем новеньком «мерседесе АМГ». Мне никогда не нравились пухлые дамы с объемными формами. Всегда предпочитал стройных девчонок с модельными данными. И моя Маша, когда я с ней познакомился, тоже была такой: эффектной блондинкой с длинными ногами, тонкой талией и аппетитным бюстом второго размера.
Но эта страстная фемина, набросившись на меня как кот на валерианку, и устроив дикие скачки в разных позах, невольно завела, и ещё как. Мы занимались любовью так страстно, что на нас упал ковер со стены, и чуть не посыпалась штукатурка. И поэтому ощущения у меня двойственные. Я, наконец, дорвался до женского тела и снял напряжение. Но при этом чувствую себя, как будто меня жестко поимели.
И мурлыкающая рядом толстушка, царапающая грудь коготками, с одной стороны возбуждает, а с другой, вызывает опасение. Такой только дай волю, затрахает так, что импотентом можно стать.
— Ой, мне ещё суп надо варить, — спохватилась мадам, — Витька сегодня на обед может забежать. Работает же рядом. Пойду я, пожалуй.
Нимфа звонко чмокает меня в щечку, страстно шепчет «ты был великолепен», вскакивает, быстро облачается в халатик и покидает комнату.
После неё поднимаюсь я. В нашем холодильнике обнаруживаю связку розовых сосисок в целлофановой пленке и десяток яиц. На скорую руку делаю себе яичницу, завтракаю, быстро одеваюсь, сгребаю всю имеющуюся наличность и выхожу на улицу.
Улица встречает меня солнечной погодой, небольшим игривым ветерком и традиционной кучкой оживившихся при виде меня бабушек.
— Здорово, принцессы. Чего так смотрите, влюбились? — с невинным видом спрашиваю у престарелых дам.
Бабушки возбуждаются, и взрываются потоком возмущенного чириканья.
— Ах ты, охальник, морда развратная!
— Иди отсюда, рожа бесстыжая, ишь чего удумал, влюбились в него, кобеля облезлого!
— Принцессами обзывается, сволочь! Сталина на вас нет, паразиты! Нехристи окаянные!
— Ишь, в брючки вырядился, футболку срамную нацепил с коричневой страхолюдиной!
— Петровна, да це ж Мишка Олимпийский. Ты чего совсем в маразм ударилась, старая?
— Вот я и говорю, страхолюдина мохнатая! Морда больше тела, лапы от хомяка присобачили, пузо втянул, а жопа-то огромная и выпяченная как у Надьки с пятого подъезда. Рахит какой-то.
— Сама ты рахит, Петровна. А Мишку нашего не замай!
— Я вас тоже люблю, дамы, — приветливо машу рукой разговорившимся старушкам.