Страх вынуждал дезертира соблюдать все меры предосторожности и во время проживания на своей даче. «Производственные» работы он начинал делать после того, как совершал приличный круг обхода по периметру своей фазенды. На это уходило минут тридцать, а то и больше. Лишь убедившись в отсутствии людей, он начинал в прямом смысле что-то соображать, жить земными заботами. Спать на даче или в другом месте лично сам верзила не определял, он отдавался простому суеверию. Своеобразным символом этого для него была обыкновенная монета, достоинством в одну марку. Александр с замиранием сердца бросал монету вверх и также с замиранием сердца опускал свою голову вниз на землю. Он всегда держал пари на орла. Гербовое изображение ему сопутствовало как в Союзе, так и на службе, когда он спорил на что-либо со своими сослуживцами. Орел не покидал дезертира и сейчас. Он поднимал с земли монету и страстно целовал гербовое изображение. Затем смело шел делать все то, что запланировал. В этот же день он значительно раньше отходил ко сну, даже не запирая дверь своей фазенды. Перед сном молодой человек несколько раз вслух произносил короткую молитву. Эта была просто-напросто просьба к Богу о том, чтобы эта ночь и день грядущий принесли ему спокойствие, и только спокойствие. С этой просьбой он засыпал, с этим же и просыпался.
С решкой беглый был не в ладах и всегда стремился оградить себя от всевозможных приключений, в эту ночь он на даче не спал. Он надевал на себя кроме спортивного костюма офицерскую танковую куртку и уходил в глубину сада, где его ждал самодельный гамак. Он сделал его в первый же день, когда решил заняться благоустройством чужой дачи. Любитель свежего воздуха засыпал очень поздно, он все о чем-то думал и думал. Думы были в основе своей тревожные и безрадостные, особенно тогда, когда в животе что-то сильно урчало. Иногда Александру казалось, что его живот вот-вот взорвется. Он довольно часто покидал гамак, дабы хоть как-то «разрядиться». Временами эта «разрядка» повторялась через каждые полчаса. Он в этот момент мечтал о солдатском «хавчике», который он уплел бы за один присест. У того, кто обильно глотал слюну, не было сейчас ни прозрачного супа, ни вонючей рыбы. Был один только свежий воздух и ощущение свободы. Какая это была свобода, от кого или от чего он был свободный, дезертир еще и сам толком не осознавал…
Законы природы настойчиво заявляли о себе, наступила осень. Листва с деревьев опала, исчезли и любители побродить по заброшенному саду. Беглый все больше и больше обживал свою дачу, она с каждым днем становилась для него роднее и теплее. Только в конце октября он принес на дачу автомат и боеприпасы, с оружием он решил никогда не расставаться. Даже ночью, когда ему сопутствовал орел, автомат с полным магазином патронов лежал под подушкой солдата, лежал на всякий случай. Обитатель заброшенной дачи еще не исключал того, что кто-либо из полиции или из остатков ЗГВ попробует его искать. Александр, крепко сжимая автомат, довольно часто по ночам плакал. Слез не стеснялся, как и не боялся быть убитым. Ему было все равно с кем «воевать» или кого убивать. В одном он не сомневался, живым в руки никому и никогда не сдастся. Он в детстве, да и уже юношей, больше стеснялся и даже боялся девушек, чем милиционеров или военных. Родная матушка довольно часто пугала своего ребенка дядей в красной фуражке, который может забрать Санечку в тюрьму только за то, что тот не слушается родителей. Не исключал дезертир и самострел, это его также сильно не пугало. О подобном случае рассказывал салагам на сборах командир отделения. Молодой солдат из танкового полка, который находился неподалеку от мотострелков, не выдержал издевательств стариков и дал деру с оружием в руках. За ночь промахал двадцать километров и укрылся на немецкой даче. Беглеца «вычислили» на второй день, его окружили и предложили сдаться. Дезертир оказал вооруженное сопротивление, затем себя застрелил.