Очухался возле подводы Ерабья. Башка раскалывалась, жить не хотелось, едва не плакал, как же так? Провели, как мыша на шелухе.
Скрипела конская сбруя, Сергей лежал на подводе, думая, что сказать матери. Мишка смотрел в обсосанный леденец на красный круг вечернего солнца и по-детски философствовал, пытаясь утешить брата:
– Ничего, брат. Картошка что? Она еще вырастет, коли посадим. Пряник вон купили. И ниток мамке. Переживем, а?..
Сергей встрепенулся: что-то пришло ему в голову, какая-то светлая судьбоносная мысль. Мишка подумал, что брат в этот момент был точь-в-точь как панский сеттер, который обнаружил добычу. Вытянувшийся в струну, готовый в мгновение ока выстрелить телом в невидимую пока никем цель. Сергей вдруг расслабился и снова осел в ароматное прошлогоднее сено.
– Хороший заработок у этих цыганов. И картошку сажать не надо. Быстро и много. Это правильно. Фигня! Будем считать, что заплатил за науку!
Мишка с удивлением заметил, как брат неожиданно повеселел, а в серых глазах его заплясали озорные чертики. Понятно было, что сдаваться на милость судьбы он не собирался, как и учиться смирению тоже.
– Вот же легкий характер. Мне б такой, – подумал Мишка и, уткнувшись носом прямо в широкую грудь Сергея, попытался покрепче запомнить этот момент восхищения. «Мой брат! Мой! Марута!» – проносилось в мозгу. Мишка улыбался счастливо, засунув поглубже за щеку сахарного барашка, тающего сладко и медленно. Точно так же, как таяла мальчишечья душа от защищенности и надежности, накрывших все существо Мишки от близости кого-то очень сильного и очень родного.
* * *
Месяцы летели быстро, как чайки над необъятной Уклей, что соединяется тоненьким проливом с перебродским Обстерно. Мишка сам не заметил, как приобрел нового друга. Ну да, старика, иногда сварливого, резкого в суждениях и поступках, заносчивого до спесивости, но все ж-таки друга.
И старый, и малый категорически старались не подавать виду, что нуждаются в том общем, что неожиданно возникло между ними, выросло, пустило корни и, по всему было видно, собиралось дать какие-то всходы. Странный союз двух разных людей, но родственных душ, иначе как дружбой назвать было сложно. Любопытство ребенка и побег от серых будней старика дали жизнь чувству благородному и всепоглощающему. Чувству сильному – где-то на границах обоюдной симпатии, любви и уважения.
А может, все проще. Мишка нашел в пане Адаме так рано ушедшего отца, пан Еленский – ребенка, наследника своих мыслей, взглядов и богатого опыта. Странный союз. Но друзья не задумывались над такими мелочами. Наслаждение процессом приживления знаний матерого воина в быстрый и цепкий ум ребенка было обоюдным.