Воплотить в жизнь планы масштабной экспроприации буржуазно-воровской прослойки Фаверленда, у УРА с наскоку не получилось. За полтора месяца все группы вместе совершили всего пять акций, две из которых оказались неудачными.
Карис Ган, со своими бойцами (он довёл численность группы до пяти человек) из всего предложенного им списка возможных объектов экспроприации выбрал криминального авторитета держащего пригороды столицы в железных тисках своей алчности. Публичные дома, подпольные игорные дома, торговля наркотиками Жир Пухис не брезговал ничем. Естественно, его ежемесячный доход измерялся миллионами наличных марок. Часть их должна была оседать у Пухиса непосредственно в его штаб-квартире – загородном особняке. Оттуда он руководил делами. Ган, разумно рассудил, что в полицию мафиози не побегут, а денег теоретически можно взять у Пухиса больше, чем в любом отделении центрального банка. Двадцать дней наблюдатель из его пятёрки Марк Сион следил за особняком криминального авторитета. В его обязанности входило тщательное составление расписания распорядка дня Пухиса – Что? Куда? Когда? Ган, не рисковал и не организовал серьёзного наблюдения, полностью положившись на расторопность Сиона, хоть он и был новеньким и никак ещё не сумел проявить себя в партийных делах, Ган считал, что такое простое задание, выполнить ему вполне под силу и потом, такая проверка обкатает новичка, приблизит к настоящим делам. Нужно доверять товарищам.
Ночи конца апреля и начала мая в этом году выдались довольно прохладными и Марк, и так сидевший круглые сутки напролёт в сосновой роще, растущей на холме перед особняком Пухиса, позволял себе каждые пять-десять минут отхлёбывать из фляжки с бренди. Заедать жгучую горечь приходилось яблоком. Другой закуски в холодильнике на съёмной квартире не нашлось, и это было хуже всего. Яблоко. Вяленый запах чуть заветренного обкусанного яблока. Ощущения пробуждались, выбирались из-под завалов шлака времени – в основном неприятные воспоминания из прошлого. А, разве бывают другие? Марк Сион ненавидел себя, да и к другим, в частности к партийным товарищам, не питал особой любви. Как, только он почувствовал яблочный запах, шестерёнки памяти закрутились, цепляясь, вытягивая за собой звуки, образы. Стук дверок железных шкафчиков. Детские колготки. И, снова запах – варёной капусты, супа. Страх и одиночество. Пожалуй, тогда в детском саду, когда мать начала оставлять его там, на целую неделю, он, в полной мере, и прочувствовал свою никчёмность.