Вешка обернулась, уловив в голосе друга напряжение.
— Страшно, ага, — понял он ее взгляд. Смахнул со своего выдающегося носа каплю пота. Ухмыльнулся криво. — Если бомберы налетят, не отстреляемся. Деревню в щепки. Нас… — мокрые брови его болезненно выгнулись. От гнева хозяйки раздавленного забора старостиха его спасла (линком Бронева в это время скромно стояла за углом дома), но на умыться времени не осталось, и сейчас все, что не поместилось под шлем и очки, представляло из себя серо-черную маску исполосованную струйками пота. Лишь вокруг рта было чуть чище, на грязной бледной коже неестественно ярко выделялись розовые губы…
Ответить было нечего. Только… в девушке росла не надежда даже, уверенность: не прилетят.
— Если бы могли отбомбиться, не штурмовали бы истребителями…
Ёнч диковато глянул на нее. Оскалился в напряженной ухмылке. Промолчал, переключился на проползающую мимо колонну. На улицу выехали уже почти все, где-то в тени леса еще прятались заправщик и кухня.
— Странная ты… стала, — проговорил Ивков. Вздохнул. Сунул руки в карманы. — Хотя все мы странные стали… Ребята в экипаже… на взводе… Самого потряхивает. Х-хех, — он пнул траву, подняв облачко пыли…
— На взводе и смотри. По сторонам. Не только на небо… — Вешка отвернулась к улице. — Вовремя нас комбат из теплушек в машины вчера переселил.
— Тьфу на вас обоих. Предсказатели… Один ничего не объясняет, тебя, вообще, понять невозможно.
— Хватит жалиться, — оборвала его девушка. — Всё, комбат сигналит «поход»… На мосту осторожнее.
— Ага.
Вешка махнула своему заряжающему — Помник, недавно занесший с дедом тело Дивова в дом, залез на самоходку, уселся на кормовую нишу башни, свесил ноги внутрь и поглядывал на нее, ждал команды. Сейчас, увидев ее жесты, он проорал внутрь боевого отделения:
— Заводи!
Саушка вздрогнула, выбросила струю сизого дыма, который быстро заполнил двор прозрачными, неторопливыми в жарком безветрии клубами. В эти клубы и нырнула девушка, перебежав улицу за замыкавшей колонну обеспечения кухней…
Опять пыль и газолевая сажа в лицо. Только на этот раз лишь матерчатый козырек кепи защищает от солнца. А мгновенно раскалившаяся сталь обжигает пальцы.
— Радек, не зевай! И не дергай так! — собственный голос двоится, крошится помехами в наушниках.
Внизу Помник, спрятавшийся от солнца за броней, шипит от боли — ощутимо приложился плечом, когда самоходка, выскочив на взлобье посреди деревни, резко подвернула влево.
Кольнула случайная мысль: «Сало расплавится в этой печке!» А взор разом охватил открывшийся простор. «Красиво!»