На следующий день к Аллочке на работе подошел друг Саши, Кирилл и стал расспрашивать, почему она не идет на новый год. Кирилл за предыдущие месяцы разговаривал с Аллой всего пару раз, предпочитая общество более открытой к общению и простой Ольги. Хоть девушки и сидели рядом, но нашей героине его внимания почти не доставалось. Кирилл был весельчак и балагур. Он любил картинно на весь отдел ругаться с кем-то из коллег, или чихать, а потом выкрикивать своё громогласное «спасибо» кому-то из противоположного конца длиннющей комнаты и не беда, что "будь здоров" ему оттуда никто не орал. Теперь его лицедейство стало добираться и до Аллы. После этой беседы он многозначительно на неё поглядывал, болтая о любви, и всячески проявлял к ней своё участие. В этом не чувствовалось ни стёба, ни грубости, ни нахальства, но он был ей чужой человек и спокойно принять это она не могла. Аллочка жила в своем уютном коконе и не любила выставлять что-либо на публику. Девушка поняла, что Саша что-то рассказал другу. По её мнению, он вправе был бы говорить с ним о чём угодно, если бы это не было внутри одного коллектива. Бестактность девушку бесила. Она закипела. Аллочкины порывы жили отдельно от неё и ей совсем не подчинялись. Как только в голове родилось это подозрение, она сразу же выпалила его в местном мессенжере:
–Саш, ты что наплел Кириллу? Какого хрена он «жалеет несчастных влюбленных» поглядывая на меня?
–В смысле?
–Про смысл ты у него спроси.
–Я с ним о тебе вообще не говорил.
–А не с ним?
–Не с ним говорил, но это не общий знакомый.
–Ладно, проехали! – на этом Алла вышла из беседы.
Александр переменился, стал тише, улыбка исчезла, торжественно объявил о месячнике без соцсетей. Создавалось впечатление самобичевания. Девушка видела происходящее и уже начала сожалеть о своём решении отстраниться. Ей казалось, он неподдельно расстроен. Она снова стала проигрывать в мыслях, как бы было там, на празднике, когда в танце можно как будто законно находиться невероятно близко, и от этого возвращаться домой стало тяжелее. Ее жилище стало ей мало. Квартирка и впрямь была крохотной. Часть дома, доставшаяся Алле от бабушки. Коридорчик, перетекающий в сквозную кухню и восемнадцати метровая комнатка, всё по прямой. Тесновато было всегда, но теперь стены сжались, и Алле до нервной дрожи захотелось своего угла. Она размышляла над предлогом, под которым можно было бы отодвинуть шкаф и засунуть туда хотя бы стул. Всё выходило глупо, но ей было бы замечательно усесться там и, скажем, вязать и никого не видеть, не натыкаться то и дело глазами на мужа и сына, серых, невзрачных, раздражающих своим присутствием, виноватых в том, что они есть. Двор раздражал тоже, но тут можно побыть одной. Снова после пятилетнего перерыва стала курить.