— И чем же вы его шантажировали? — поинтересовалась.
— Сыном, — спокойно произнесла она. — У Зеки ведь есть семья. Сын и мать. Я сказала, что они никогда не увидит своего сына, если не поможет тебе.
— Но зачем? — не могла понять я.
— За тем, что Тимур нашел бы тебя очень быстро. Ты бы не смогла спрятаться самостоятельно. Да что там! — воскликнула она. — Тебя бы никто не спрятал, если бы не Зеки. Он контролировал ситуацию. Полностью.
— А что сейчас? — расхаживая по комнате, спросила у нее.
— Сейчас я вижу Тимура. Вижу, как он любит тебя и внук… — на ее глаза вдруг навернулись слезы. — Внук ведь мой. Я была неправа. Эгоистично хотела, чтобы Тимур последовал законам и традициям той страны, в которой родился. Чтобы доказал своему отцу, что он его настоящий сын.
Так вот в чем дело, горько подумала я. В том, что она хотела соответствия. Хотела, чтобы ее бывший муж считал сына настоящим. А до этого? Он не принимал Тимура? Через что же ему пришлось пройти? Я вдруг вспомнила момент, когда Тимур резко проснулся и чуть не придушил меня, не понимая, что он делает. Неужели это тоже последствия из его глубокого детства?
— Скажите, вы били сына?
— Что?
Женщина непонимающе уставилась на меня, а я лишь пожала плечами:
— То, что слышали. Вы били Тимура в детстве?
— Нет, никогда, — резко выпалила Дани. — Тимур был моим любимым сыном. Я… я бы никогда!
Она вдруг замолкла и уставилась впереди себя, будто что-то вспоминая.
— Вы нет… а ваш муж? Отец Тимура? Кто-то из родных?
— Я…
Она запнулась и обхватила себя руками, а я уже мысленно приготовилась к тому, что услышу непростую историю. Но Дани молчала. Поджав губы, просто сидела и смотрела впереди себя. Я не знала, как ее разговорить, что сказать или сделать, чтобы она не боялась признаться.
— Его воспитывал отец, — наконец, произнесла она. — Он… был жестоким. Часто мог ударить, если понимал, что это оправданная мера. Он не понимал нежностей и сюсюканья, хотя я часто обнимала и целовала сына. Да и как иначе? — сквозь слезы спросила она. — Он же мой сын. Мой мальчик. Я любила его, как никого другого, а Эмир не позволял мне быть с ним мамой. Не позволял растить его в любви.
Она плакала. По-настоящему. Изливала душу передо мной и мне почему-то стало жаль ее. Отчего-то я поняла, что она никому не говорила этого, а если и говорила, то точно не сыну, который терпел жестокость от отца. Наверняка отца Дани выставляла в выгодном свете. Делала из него человека, которого нужно уважать несмотря ни на что.
Отчасти я ее понимала, но не до конца. Мне все же казалось неправильным возвышать отца, когда он так поступал с ребенком.