Миракулум3
(роман-завершение)
Предисловие
В маленькой комнате маленький очаг давал не много тепла и света, мы оба стояли на пятачке между кроватью и лавкой, служившей и стулом, и столом по надобности. С окошка задувало, полы скрипели, дощатый потолок иногда сыпал трухой, - самое тесное и бедное гнездышко. Только оно казалось мне самым прекрасным, из-за того, что это первый тихий приют в нашей дороге. Впервые мы могли здесь остаться одни, могли говорить в тишине, здесь все было нашим, пусть и не очень надолго.
Аверс держал меня за руку, но дальше вдруг отпустил и решительно скинул с плеч суконную куртку, потянул за подол рубаху и, вывернув через голову, оголился по пояс. Я сделала шаг от него...
- Не пугайся, Рыс, я останусь стоять на месте. Даже не шелохнусь. Просто посмотри на меня, на какого есть, захочешь - тронь за руку, за плечо, за шею. Привыкни хоть немного, убедись, что я не зверь и не кинусь на тебя, как на добычу.
Последнее он произнес с полуулыбкой, мягко. Больше одежды он не снимал, стоял на циновке в сапогах, в штанах, подпоясанный кожаным ремнем с чехлом для ножа.
- Я закрою глаза, если мой взгляд тебя смущает.
Его объяснение заставило меня выдохнуть внезапное оцепенение, и я испытала прилив признательности.
Аверс был широкоплечий, жилистый, с сухой мускулатурой и впалым плоским животом. Узловатые кисти рук, крепкое широкое запястье и широкие локти - руки и плечи в нем были особо сильны и бугристы в рельефе тела. Он должен был быть мощнее в корпусе, как диктовала бы необходимость его работы, но грудная клетка у Аверса была не столько широка, сколько вытянута, что навело меня на мысль: выбери он себе в дело легкий труд, сохранил бы аристократическое изящество. Природой он заложен быть стройным, но тяжелые орудия в руках внесли свои коррективы.
Лицо и шея, руки почти до локтей - темнее, загар не сходил полностью и в холодные месяцы, так долго прокалялся из года в год в месяцы теплые. Но и бледности в нем не было, все же - сын Побережья, и кожа тела его отливала теплым и светлым, как особый песок на белых берегах. В тусклом свете я смогла уловить это, улыбнувшись красочному сравнению. Аверс был красив. Чуть разлохмачен воротом скинутой рубашки, небритый, не отмытый от рабочего дня - темная пыль разводами виднелась на шее у волос и чуть на руках. Он был крепок, ровен в осанке, он стоял, словно изваяние, не двигаясь и в самом деле закрыв глаза.
Были и шрамы. Обходя его, увидела старый след военного ранения, более свежий - тот, что он получил у Шуула. Истории иных отметин не знала - сзади на плече ровный шрам, словно хороший лекарь вскрывал кожу, чтобы добраться до сустава, на предплечье с тыльной стороны два узких ожога, ребра и бок левой стороны в белых росчерках - в стычках или в суровых тренировках клинки норовили добраться до сердца, отмечаясь лишь надрезами. Справа в таких же росчерках - бок. Лекарь говорил, что там сокрыт наш кроветворный орган, собрат тому, что эту же кровь ведет по жилам, и не менее потому важный.
