Охватывала магия фотографий тех лет. Отпечатки эпохи, сквозящие в плохо проявленных фотокарточках с героически устремленными невесть куда взглядами, пошитые на заказ костюмы из плотной натуральной ткани. Люди увековечивали на бумаге шеи и запястья, лишенные украшений, короткие, нередко тронутые завитками волосы и какие-то испуганные, если не затравленные лица на бумаге. Редко кто умел выглядеть естественно перед камерами. Разве что на коллективных фото из турпоходов или празднеств. Натянутые лица, скупая мимика, хоть веселиться русский народ ухитрялся в любое время, избегая патологий абсолютного уныния.
Новый год вернули по той же причине, по которой его изначально ликвидировали – из-за любви к нему откормленных буржуа. Из капиталистического праздника он вдруг обернулся в способ насолить поверженным врагам и повеселить простых советских детей. Хотя 1 января продолжало оставаться рабочим днем. Дед Мороз резко окрасился и вдруг начал одаривать малышей, чего его насупленный синий прототип на Руси никогда не пытался предпринимать. Вдобавок к нему приплели трагичную Снегурочку из сказки. Советские жители могли бы провести параллель с западным Санта Клаусом, если бы знали о его наличии. Для Жени, в 1937 году еще незамужней, первая детская елка стала событием, и она с жадностью читала о подробностях праздника в «Правде». Смешные ватные, картонные игрушки потихоньку наводняли прилавки. Позднее, по мере того, как промышленность разных сфер начала налаживаться, их разбавили и стеклянные, праздничные, невероятно красивые.
Даже на Кремлевской елке девочки часто появлялись в платьях из медицинской марли. Мальчишеские костюмы заек шили из белого ситца и декорировали мехом от старых шуб. Зато новогодние маски из картона оказались доступны в изобилии. Для Скловских в новинку было праздновать давно забытое торжество. Сидя за столом перед кушаньями, они не знали, что делать, и просто ели и слушали радио.
Женя перестала участвовать в званых вечерах и обедах с богемой. Круг знакомых казался ей теперь ограниченным, кричащим. Ее отсутствием особенно никто не тяготился – она была слишком скромна, чтобы казаться интересной. Не прося больше о помощи мужа и пренебрегая знакомствами, Женя стойко выжидала огромные очереди на морозе, чтобы приготовить праздничный обед. И чем хуже и холоднее ей становилось, чем больше модифицировались и улетучивались мысли от тягостного ожидания, тем большее она чувствовала облегчение. Женщины, единение с которыми ей нравилось чувствовать теперь, задолго до праздников наводили справки, где и что можно урвать.