Вскоре в комнате и вправду стало тихо. Каэл стал дышать ровнее. А я продолжала сидеть у его постели, вглядываясь в светлеющий небосвод. Не ушла, потому что знаю, каково это трястись от шорохов, лежа в темной комнате. Знаю, как это чувствовать свою уязвимость и одиночество. И особенно это горько, когда знаешь, что утешать тебя никто не придет. Не будет вот так сидеть у постели, вслушиваясь в твое дыхание.
Моя приемная семья не была со мной жестокой. Меня не заставляли работать сверх меры, не били, не обижали. Заботились… Но не любили. Я чувствовала свою инородность в дружной целительской среде. Меня редко обнимали, да я и не просила. Не целовали на ночь, не одаривали мимолетной лаской. Они просто делали свою работу. Воспитывали, кормили, одевали, лечили. Для любви и заботы у них было двое своих детей, наделенных светлым даром. К чему им была я? Да, я жила не в приюте, а в семье. Только вот семьи у меня никогда не было. Потому не смогла уйти, оставив еще одного ребенка в одиночестве. И пускай, кто- то скажет, что это слюнтяйство, что дети должны быть стойкими, что это готовит их к жизни. Глупости. Это только обозлит… Это я тоже очень хорошо знаю.
Из комнаты Каэла я вышла, когда теплый утренний свет разогнал все тени из углов. Пускай и мелочь, но на душе стало немного легче.
С бодрым утром!
До завтрака еще была куча времени и я, без стыда и мук совести, решила уединиться там, где меня никто не найдет и не помешает травить организм никотином. Место для единения с «пороком» я выбирала тщательно, чтобы меня не то что не было видно, но чтобы даже унюхать было невозможно. Ведь если Зори меня застукает за этим занятием на голодный желудок, то терпеть мне нудную лекцию о язве желудка как минимум несколько часов.
Уединение нашлось в пушистых зарослях жасмина, у искусственного ручейка. Ручеек журчал, пуская солнечные зайчики в синеющее небо, птички пели, я дымила, сидя на камне. РАЙ. И тут:
— Доброе утро мисс Лэмон.
Мой рай рухнул, разлетелся вдребезги от вида самодовольной рожи Манои. Сегодня эльф был обворожителен до неприличия. Да уж, именно таких мужчин принято рисовать на афишах кинотеатров. Именно от таких типажей млеют престарелые домохозяйки и трепещут прыщавые школьницы. Но я испытывала только усталость. Может потому, что до старости мне было еще далеко, а период прыщей остался в далеком прошлом? Не знаю, но меня Манои раздражал. Я достаточно пожила на свете, чтобы знать, какие уродства души порой скрывает внешняя привлекательность. От Манои разило гнилью. Не в смысле, что он спал на тюках с цвелой картошкой. А в смысле душевной грязи, нечистоплотности, двуличия.