Грудь кроме ворота прикрылась огромным кружевным жабо, а юбка была куда свободнее, чем моя предыдущая, в которой иногда казалось: пара шагов, и она окончательно расползется по швам.
– Ну вот! Другое дело, – довольно оглядывая меня, произнесла старушка. – Теперь теплые чулки и перчатки.
Она достала их из другой коробки и тоже вручила мне.
– Только с обувью не помогу, у меня нога меньше. Впрочем, думаю, этого уже будет достаточно.
Она усадила меня за зеркало, а после долго колдовала над моими волосами.
Я боялась, что она опять примется за свое, начнет отпускать колкости про нечесаные патлы (что неправда), но и тут Томпсон удивила. Плела мудреные косы молча, лишь изредка больно натягивая ту или иную прядь, чтобы крепче держалась. В итоге у меня на голове возникла совершенно приличнейшая композиция из кос, где ни один волосок не выбивался в сторону.
И все это без лака или других современных фиксаторов для волос.
– Вы кудесница, – выдохнула я. – Спасибо.
Томпсон гордо вздернула нос и тут же разрушила весь приобретенный флер:
– Это чтобы мне за вас стыдно не было. Жаль, вместе с платьем нельзя вложить в вашу голову и учебник этикета.
– Так проинструктируйте! – попросила я. – У меня талант к обучению, схватываю на лету.
Томпсон задумчиво глянула на часы, висящие на стене, после на окно, за которым уже взошло солнце, и тяжело вздохнула:
– Вести себя в обществе учатся годами, милая. Впрочем, двум-трем видам поклонов обучить сумею. Запоминай.
В следующие полчаса рьина буквально вынесла мой мозг, потому что если раньше я считала, что книксен от реверанса отличается только глубиной присяда, то сейчас мой мир перевернулся.
В поклоне участвовали не только ноги, но и руки, которые должны были двигаться определенным образом, пальцы специально сложены, а взгляд – и тот был регламентирован.
Даже просто стоять в стороне нужно было уметь по правилам.
– И осанка, – продолжала старушка. – Прямая спина и изящная шея – украшение любой рье.
Я согласно мычала и честно пыталась запомнить все тонкости, но хорошо, если в голове осталось хотя бы пятьдесят процентов из того, что вывалила на меня рьина.
– Одна надежда на рьена, – безнадежно выдохнула она в конце занятия. – Держитесь к нему ближе, и, дай рурк, все пройдет хорошо.
– Нас ведь непонятно зачем вызывают, – с толикой надежды в голосе отозвалась я. – Может, не придется никому кланяться.
– Сильно в этом сомневаюсь, – Томпсон безнадежно махнула на меня рукой и двинулась к двери. – Вам скоро выходить, а еще нужно успеть позавтракать. Боюсь, до вечера останетесь голодными.