«Он не назвал меня красивой, но кончил меньше, чем через три минуты, так что это практически одно и то же, верно?»
Лорел
Костяшками пальцев я дважды стучу в деревянную входную дверь, прежде чем отпустить сетчатую дверь и отодвинуться.
Я делаю шаг назад, приглаживаю ладонью длинные рыжие волосы, улыбка приклеена к лицу, в животе одна за другой порхают бабочки.
Прошло три долгих минуты, прежде чем дверь распахивается, и в темноте дома появляется лицо Ретта.
Черт, почему в доме темно? Неужели он уже спит?
Сейчас только половина девятого.
— Лорел? — Ретт прижимает ладонь к сетке и отодвигает её на несколько футов. — Все в порядке?
На нем обрезанная футболка.
Я ошеломленно смотрю на него, мозг по очереди обрабатывает картинку: Ретт в обрезанной рубашке… выпуклость его лишенных солнца рук. Мои глаза бегло осматривают его гладкую ключицу, видимую из глубокого выреза рубашки, полоску светлых волос в центре груди.
Я смотрю еще, забыв про тарелку с печеньем в руках. Мой взгляд падает на бицепсы, скользит по дельтовидным мышцам и трицепсам, твердым и стройным. Хочу провести ладонями по всему этому.
— Все в порядке? — повторяет он, толкая дверь дальше. — Лорел?
— Все хорошо, — бормочу я, неохотно отводя взгляд от его торса.
— Тогда почему… — Ты здесь?
Незаконченный вопрос повисает между нами.
— Почему я здесь? — Вес тарелки в моих руках — мягкое напоминание. — О, Господи! Да! Здесь. — Я сую печенье в его сторону. — Надеюсь, тебе нравится шоколадная крошка.
Потому что это все, что я могла себе позволить, сбегав в магазин за продуктами, которых у меня не было, а их было большинство: мука, масло и шоколадная крошка. К счастью, это был простой рецепт — легко сделать за короткое время.
Они еще теплые, только что из духовки.
Ретт смотрит на бумажную тарелку.
— Ты принесла нам печенье?
Нам? Как он и его соседи?
— Нет, я принесла тебе печенье. — Я покусываю нижнюю губу, опасаясь, что он подумает, будто я прилипчивая, но его кривая улыбка лучится теплотой. Меня это тоже согревает. — Тебе можно это есть?
Улыбка становится шире.
— Да, я могу съесть твое печенье.
Я могу съесть твое печенье.
Ищу на его лице следы сексуального подтекста, но ничего не нахожу.
Облом.
— Они для завтрашней поездки на автобусе.
— Ты принесла мне печенье в поездку. — Ретт пристально смотрит на тарелку. На печенье. И на мое лицо. В замешательстве.
«Пожалуйста, не спрашивай меня, почему, — мысленно умоляю я, — потому что сама не знаю ответа». Если бы я сказала, что просто хотела сделать ему что-то приятное, я бы солгала. Печенье — последнее, о чем я думаю, стоя на крыльце.