— Нет, Флана, ты сделаешь только хуже!
— Я спасу тебя! Я теперь все понимаю! И она поймет!
— Флана! — я попыталась ее задержать, но всадница уже убежала, а двое сопровождающих ее мужчин оттолкнули меня внутрь комнатушки, и, выйдя за дверь, снова заперли.
Я слышала, как они переговариваются; им велено не отходить от моей двери…
— Ох, Флана, — простонала я, и опустилась на холодный пол.
Через час-другой ко мне снова зашел Драган, наверняка с посланием от мэзы. Я посмотрела на него безо всякого выражения и подумала о том, что к вечеру совсем ослабею – виски давило, плечо, отдавленное Вазрагом, болело, крутило от голода желудок, сильно хотелось пить, да и моральный настрой действовал угнетающе, отравлял.
Драган кивнул на дверь охранникам, и те послушно вышли, оставив нас наедине. Это меня не удивило: ему-то, правой руке Вандерии и крепкому мужчине, можно доверять и можно оставить со мной. И все же почему он захотел поговорить без свидетелей?
Мужчина потоптался нервно у двери, и подошел ко мне. Сунув руку куда-то себе в жилет, он достал что-то в полотне, и протянул мне.
— Что это? — настороженно спросила я.
— Лепешка и сыр.
— Отравлены?
— Нет.
Я и не подумала протянуть руку и взять еду. Драган вздохнул и сунул сверток туда, откуда взял, затем нервно оглянулся на дверь, прошелся немного по комнатушке –два шага в сторону, разворот, и снова два шага – и, оказавшись в изначальной позиции, посмотрел на меня.
Если не считать того «волшебного стеклышка», я уже настолько привыкла к жизни без очков и четкой картинки, что не замечала, насколько у меня плохое зрение – воображение и память дорисовывали расплывающиеся фрагменты, детали, дополняли образы, и я как будто действительно видела издалека.
— Вазраг родился не здесь, — начал Драган. Я не узнала его голос – обычно он был усталый, с ноткой высокомерия, в стиле «как вы все меня достали», но сейчас прозвучал иначе, глуше, с горечью. — Его сюда привезли лет тридцать назад, как и полагается, от матери своей подальше; Вандерия жила в другом месте, а здесь тогда всем заправляла другая мэза. Мальчишка крупный был, сильный, и злой, тяжело было с ним управиться. Делал только, что хотел, и от других мальчишек того же требовал – чтобы делали, что он хотел, а иначе колотил. Лез на старших, грубил. Мэза тогдашняя велела быть с ним построже, лупить нещадно, чтоб знал, что можно, чего нельзя, а то бы совсем от рук отбился. Попало ему крупно раз-другой, и случилось такое, что описался во время наказания. Вот тогда-то он мэзу и возненавидел… Да, ненавидел, но все же слушался, потому что боялся. Вырос он быстро, вытянулся в длину, раздался вширь, работу начал брать самую тяжелую, и мужики стали его уважать. Все подумали, что вырос парень и прошла дурь, и вроде бы оно так и было. Но злоба к комендантше осталась, да и не к ней одной, ко всем женщинам... Его, крупного, видного, прилетающие мэзы охотно стали для ритуалов выбирать, а у него того… не получалось. Смеяться над ним начали, мэзе говорить, мол, ухарь-то ваш чернобровый ничего не может. Да, шли такие слушки… Смеялись над ним, подначивали. А Вазраг горячий, взял да избил до смерти одного такого смеющегося. Мэза давай думать, что делать с ним таким, и отправила жить и работать подальше, на каменоломни. Долго он там пробыл, несколько годов, а когда вернулся, мэза уже сменилась, и сюда Вандерию назначили. Вот и оказались мать и сын в одной крепости. Вазрага по-хорошему надо было в другое место отослать, да не смогла Вандерия, екнуло что-то у нее. То ли пожалела, то ли стало обидно, что кровь от ее крови считают убивцем и бешеным. Взялась она за него, начала учить, как себя вести и что делать. Жизнь потекла по-старому, спокойно; и когда прибыли еще мэзы, Вазраг пошел с ними на ритуал, и все провел, как надо. Над ним не смеялись больше, да и кто бы осмелился? Это ведь не мужик вернулся, а медведь, мышц гора… Никто уж о нем дурного и не думал. Работал много, по-доброму ко всем относился, держался просто. Это потом уж стали замечать, что только с мужиками ему просто, вольготно, понятно, что только к мужикам его и тянет, а мэзы это так… обязанность. Вазраг очень хорошо помнил, что такое быть осмеянным, и никому не позволял смеяться над теми, кого для себя приглядывал. Обхаживал, одаривал, защищал… Кетней как сыр в масле катался, Фланка и Шандор всадниками стали. Все спокойно было. Пока не появилась ты.