Малинка. Точно она. Только почему неизвестная мне Наташа называет мою Малинку Анжеликой Сергеевной? Какая-то хрень, не иначе, еще и этот писк над ухом уже реально бесит. Наверное, это мое больное воображение играет со мной злую шутку.
Я слышал, что наркоз может вызывать галлюцинации, но не так же явно, почти ощутимо.
Мне уже даже на больничной койке мерещится Малинка. Ее голос. Ее запах.
Это просто какое-то дикое наваждение.
Последнее воспоминание — засада, выстрелы и обжигающая боль в боку.
Дальше провал. Полный. Только туманные картинки, которые были то ли явью, то ли сном. Хрен поймешь.
На секунду пришел в себя в скорой, услышал:
— Везем огнестрельное. Большая кровопотеря.
И тогда подумал: «Бля, они должны были ментам сообщить. Надеюсь, Руслан все уладит».
Потом слишком уж туманно помню, как меня поднимали в операционную. Я уже был под препаратами, которые мне кололи в скорой, а теперь белый потолок, какая-то яркая лампа сверху и укол в вену.
Мне показалось, что я сдох, потому что тела не чувствовал. Но голоса остались.
И среди них был голос Малинки…
А потом пустота. Без воспоминаний, ощущений и прочей фигни.
Но сознание было при мне, болталось где-то на грани. И я попытался соединить тело и мозги. До кучи.
Не получалось, мать его!
Сейчас, раз я слышу голоса и даже могу пальцами шевелить, значит, в себя прихожу. Жив. Не сдох еще. А значит те, кто стрелял в меня сегодня, ответят по полной программе. Хотя сегодня ли? Сколько времени прошло?
Открыл глаза — приборы, трубки из рук и милая медсестричка с улыбкой на устах:
— Доброе утро!
— М-мм, — это единственный звук, который удалось выдавить из себя — жуткая сухость в горле, а язык как каменный.
Да уж, силы я свои переоценил, но самое главное — живой. Выкарабкаюсь обязательно, а пока отдохну. Сам же недавно мечтал — чем не повод дать своему организму полностью восстановиться?
К вечеру меня перевели в палату. Я даже встал, несмотря на причитания врача.
— Ну куда?! — орал паренек, когда я, держась одной рукой за стеночку, другой за бок, двигался медленно к выходу из палаты.
— В туалет, — буркнул, игнорируя и вопли доктора, и дикое головокружение.
Пусть кровищи и потерял дофига, но живой, а это главное. И взбешен настолько, что злость гоняет адреналин по крови. Это добавляет сил.
Я не инвалид, чтобы со мной нянчились. И утки свои могут себе в задницу засунуть. Даже аппетит проснулся, правда, тут же пропал, когда в палату зашел Руслан. Друг остановился напротив моей койки и внимательно просканировал. Твою мать! Я это, живой и почти невредимый. А Руслан как будто призрака увидел.