— Да я и чувствовала себя общипанной курицей! — уворачиваясь от его поцелуя, прошипела разгневанно.
Рассмеялся, настигая мои губы и захватывая в плен. И от этого поцелуя я окончательно разозлилась, дернулась, пытаясь вырваться, и обнаружила, что у меня скованы руки. До этого даже не замечала — браслеты практически не ощущались.
— Ты была очаровательной шлюхой, — прошептал архонт, скользя губами по моей щеке к уху. — Нежной, испуганной, трепетной, безумно соблазнительной и совершенно невинной — коктейль, окончательно вскруживший мне голову.
И его тело, внезапно вдавившее мое в мягкую постель. Всего на миг, затем он вновь держал свой вес на согнутых руках, и, согревая мое ухо дыханием, прошептал:
— Одного понять не могу — почему ты похитила не меня?!
Нет ну надо же!
Я просто задохнулась от возмущения!
— Серьезно, — он приподнялся и заглянул мне в глаза, — я ведь больше знаю.
Поверить не могу!
— Ты что, обиделся? — потрясенно переспросила я.
— Угу, — он даже скрывать не стал. — Лежу, изображаю слабость и страдания, а ты, после таких поцелуев, взяла и уволокла Гроя. Он же тяжелый, я самых здоровых с собой взял, чтобы, так сказать, помочь тебе с выбором определиться! Кстати, я минут пять без движения лежал, в надежде, что вернешься.
Атас! Слов нет одни междометия…
— Ну, извини, — шокировано сказала я.
У меня шок.
— Извиняю, — Эрих наклонился, нежно поцеловал. — Но давай договоримся, впредь похищать будешь только меня. Идет?
— Ииидет…
И даже не знаю, что на это еще можно было сказать. Хотя один вопрос имелся:
— А когда тебя уже можно будет похищать?
Сделав вид, что серьезно задумался, архонт немного покачал головой, будто отчитывал, и с самой счастливой улыбкой объявил:
— Поздно, милая, надо было пользоваться моментом, когда шанс был. Теперь уже я тебя похитил, так что…
Кое-кто самым наглым образом устроился между моих ног.
— А к чему договор был? — мрачно поинтересовалась.
— Так, в качестве прелюдии, — нагло ответили мне.
— Сволочь! — честно охарактеризовала придурка.
— Да, — прошептал он, придвигаясь туда, куда не следовало бы. — И, кстати, в твоей каюте было двенадцать камер…
И взгляд такой, с намеком, а еще улыбка, медленно расплывающаяся в ухмылку. То есть пока я старательно изображала Элизабет, этот сидел, смотрел и потешался?!
— И к чему весь этот фарс был? — мрачно поинтересовалась.
— Честно? — Эрих потянулся, прикоснулся губами к кончику моего носа, и признался: — Я хотел, чтобы ты в меня влюбилась.
Кое-кто лишился дара речи напрочь…
— Стокгольмский синдром и все такое, — улыбка архонта становится чуть мечтательной. — Смотри, ты вся такая испуганная пленница, и играла ты в нее потрясающее, я весь такой сволочь, но только с тобой внимательный и заботливый. Идеальная комбинация. По моим подсчетам, к двенадцатому дню заточения, ты бы призналась мне во всем сама.