— Давайте уберу стекло, — словно проснувшись, подбегаю к мужчине. Его правая ладонь вся в крови, мелкие осколки торчат прямо в линиях, разрушая их рисунок.
— Эльза, иди в свою комнату! И не мешайся! — выкрикивает мама в порыве ярости и пытается смести осколки с ладони Григория Викторовича.
Меня вновь толкают в другое измерение, но если до этого я смотрела на все в полной апатии, то сейчас мою грудь раздирает боль. Боль от резкости, от непонимания и строгости родной матери. От взгляда родных глаз цвета сверкающей стали, которые я должна была унаследовать, если бы в моем организме присутствовал меланин. Больно. Как же больно.
Знаю, что ты не хочешь меня видеть в новой жизни, просто тебе некуда деваться…
Покидаю гостиную вслед за Даней, не замечая обеспокоенного взгляда Риты из кухни. Она единственная не выбегает на помощь к хозяину — занимается уборкой после «званого ужина». Вечер испорчен. Испорчен день, неделя, месяц.
Испорчена жизнь, которую мы всегда мечтаем прожить лучше всех остальных.
Забегаю в комнату, не замечая небольшую красную коробку на кровати, затем в ванную, которая тут же на миг ослепляет. Но я привыкла к ней за полгода существования в этом доме. Закрываю глаза, чувствуя, как грудь сдавливает с неистовой силой. День, который должен был стать счастливым и веселым, превращается в глубокую пропасть, из которой нет выхода.
Открываю кран, наблюдаю, как течет прохладная вода. Она успокаивает, умиротворяет. Однако к ней присоединяются маленькие соленые капельки, текущие из глаз. Стараюсь не смотреть на своё отражение, на потекшую тушь, на лицо девчонки, которая хотела немного счастья в этот день, чьи мечты осуществились бы, если бы реальность не оказалось столь жестокой и несправедливой.
Что я сделала не так? Что…
— Ты как? — позади меня слышен обеспокоенный бархатный голос. Я его узнаю даже с закрытыми глазами, и все равно буду вздрагивать каждый раз от неожиданности.
— Пожалуйста, уйди.
Но он не уходит, стоит на месте. Я не слышала, как открылась дверь в ванную, когда он вообще зашел. Может, и сейчас Дан все же вышел, а я снова не слышу? Нет. Это самообман. Потому что теплые ладони касаются моих плеч через несколько секунд.
Меня пронзает электрическим током, когда он разворачивает к себе и мое лицо утыкается в мягкую ткань рубашки. Когда успел снять пиджак? Не имеет значения. Дан ничего не говорит, молча поглаживает ладонью мои волосы, успокаивает, когда я содрогаюсь от слез обиды и злости на эту жизнь.
— Ты не должна плакать из-за неё, — шепчет ласково Дан.
Я ничего не говорю, не имеет смысла. Он прекрасно понимает причину моих слез, но даже не догадывается, что она составляет лишь часть моей горечи, которая давно сидит в груди и гложет изо дня в день. А сегодня выливается прямо на широкие плечи сводного брата.