– Ты теперь, Митенька, нам не годный. Душной ты теперь стал. Иди, давай, домой.
– (Душной – это раз хресная его вымолила).
Митеньку главарь послал, а не перевернул его – он как чурка и прикатился. Хресная раз метет за воротами – вдруг чурка катится толстая (он уже большой был). Она:
– Ой-ей, как я испугалась, Господи.
Как она гаркнула, <Господа помянула> – он сразу человеком обернулся:
– Хресна, не бойся, это я, Митенька.
Он рассказыват потом хресной:
– Если кто что оставит не благословясь, не перекрестясь, мы этим и питались.
Так что все надо с молитвой ложить, а то сейчас наедятся, напьются, а все вот на столе оставляют. А так нельзя.
Старуха, которая мне это рассказывала – та хресная-то ей по родне».
Этот, казалось бы, несложный рассказ содержит массу деталей, указывающих на инициационные практики.
…изругала по клятбишному – уходившие в «волчьи союзы» иногда оплакивались как умершие, после возвращения домашние делали вид, что не узнают их.
…мы этим и питались… – как уже говорилось, участники молодежных союзов иногда питались «чем Бог послал» (промышляя мелким воровством, собирательством и др.) Также и в данном рассказе члены «союза» (подобно сбивавшимся в такие же «волчьи стаи» спартанским отрокам и юношам, не достигшим совершеннолетия и обязанным законами Ликурга самим добывать себе пропитание, в том числе воровством) воруют пищу, которую хозяйки оставили без присмотра, «не благословясь».
Стоит избушечка… пришли к морю… – в сказках много раз упоминается некая мистическая дорога, ведущая в «иной мир». На этой дороге герой, действительно, часто встречает дом (вспомним известное «избушка, повернись к лесу задом…»), спутника-наставника и водное пространство. Под водным пространством не стоит буквально понимать реку или море – здесь это обозначение некоего «иного мира». Здесь подчеркивается, что Митенька стал чужим по отношению к обыденному миру, стал принадлежен «тому свету», «миру мертвых».
… душной ты стал – Митенькина пахучесть также указывает на его принадлежность к «иному» – живой в царстве мертвых пахнет так же скверно, как и мертвый в мире живых.
Хотя данный рассказ и содержит в себе много сказочного, его нельзя с полной уверенностью отнести к сказкам. Это скорее имеющая сказочные элементы быличка – рассказ, подразумевающий реальность и «всамделишность» описанного (в отличие от волшебных сказок, где изображается заведомо нереальный мир). Сохранилось довольно много рассказов, повествующих о попадании людей в «инициационные пространства» (некоторые из них мы процитируем далее). Как и в «рассказе про Митеньку», речь в них идет о конкретных людях, знакомых рассказчику или напрямую, или через одного-двух посредников. Многие истории записаны в последние десятилетия, и это наводит на будоражащую исследовательское воображение мысль, что, быть может, подобные практики имели место еще совсем недавно.