Теперь я смотрела в те же самые глаза. Ледяная решимость, которая показывала, что смерть - это его работа, а чувства - лишь помеха.
Его рука отпустила волосы и крепко сжала мое запястье.
— Кстати, о твоем маленьком трюке с лампой. Храбрость означает смерть, — сказал он, вытаскивая меня из комнаты.
Трусость тоже означала смерть. Я морально умерла из-за трусости два года назад. Если придется умирать по-настоящему, то только сражаясь.
Я позволила тащить себя, стараясь подчиниться, потому что не могла сориентироваться. Я шла по коридору в каком-то трансе.
Этого не может быть. Я все еще сплю. Со мной такого не бывает. Это случается с другими людьми в новостях, в предостерегающих историях, в отдаленных напоминаниях о жестокости человечества
Люди не верят в монстров, - сказал мне тоненький голосок. И посмотри, теперь это случилось с тобой.
Печаль прогнала страх. Такая глубокая, такая внутренняя боль всегда превзойдет страх. Я научилась этому. Потому что, когда боль поселилась в моей сердцевине, я поняла, что в жизни не осталось ничего страшного, кроме того, что было внутри меня.
Он рывком втащил меня в гостиную, включив свет, освещая белый замшевый диван, белый пушистый плед сверху, белые подушки. Белый журнальный столик. Вообще всё белое.
Я должна была сделать свою клетку как можно красивее. Может быть, все белое затмит тёмное.
Не в буквальном смысле. Символически.
Посреди моей символической гостиной стоял стул. И веревка.
У меня пересохло во рту. Он пришел подготовленным.
— Сядь, — жестко приказал он.
Я остановилась на долю секунды, разум говорил бежать. Сражаться. Сделать все, чтобы меня не привязали к стулу, как животное. Беззащитное. В мужской власти.
Холодная сталь впилась мне в висок.
— Не заставляй меня повторять, — прошептал он мне на ухо.
Я дернулась и сделала, как приказали, наблюдая, как он методично связал мне руки к раме деревянного стула.
Он проделал то же самое с ногами, привязав каждую к ножке стула.
Закончив, он выпрямился и встал передо мной. Я встретила его холодный взгляд, стараясь не обращать внимания на то, как небрежно он держал пистолет. Как легко он завязывал эти узлы. Его спокойное поведение.
Кровь запятнает всю мою красивую белую мебель, когда он выстрелит.
— Ты не плачешь, — решительно заявил он. — Не умоляешь, — его голос был по-прежнему ровным, холодным, но под ним скрывалось что-то еще. Путаница. Уважение?
Ха. Уважение со стороны убийцы.
Я вздернула подбородок, встретив взгляд, который нервировал и пугал меня.
— Это как-то повлияет на конечный результат? — спросила я.