Перед моим убийцей, в окружении его прекрасных трупов.
Мои крики не даруют мне от него спасения. Я не искала спасения. В конце концов, кто ищет помощи у проклятых? Да и он не собирался мне помогать. Самое близкое похожее на помощь, что он сделал (я подозревала, что это единственный раз в его жизни), - он не убил меня. И даже это еще может изменится. Я подозревала, что моя смерть все еще давит ему на душу.
Но я привлекла к себе какое-то внимание.
Что-то такое тяжелое, что могло соперничать с тяжестью неба, с моей печалью.
Он просачивался в каждую часть меня. Его взгляд, каждый дюйм его тела был сосредоточен на мне. Лился на меня. В меня.
Это внимание было кисло-сладким. Это не было жестокостью моего бывшего мужа и его садизмом. Это было что-то из той же участи, но не такое раскованное.
— Ничто не вечно, — сказал он. — Даже смерть, — он оглядел комнату. — Все мы в конце концов увядаем и разлагаемся. Всё становится ничем.
А потом он повернулся и вышел.
Оливер
Он наблюдал за ней.
Он подозревал, что она знает. Может быть, он лично наблюдал за ней, а может и нет. Но он знал, что она чувствует на себе чужие взгляды. По утрам он сидел перед экранами системы безопасности, наблюдая, как она время от времени выходит к завтраку.
Для многих людей это, возможно, было нормой. Неупорядоченных людей. Те, кто просыпался утром в разное время, естественно. Люди, которые не были прикованы к графику и не позволяли природе будить их.
Природа подвела Элизабет. Ужасно. Оливеру не нужно было знать подробности, чтобы понять это. Поэтому она справилась с этим, восстав против каждой грани человеческой природы. Потребности в человеческом контакте. Потребности чувствовать солнечный свет на коже, дышать свежим воздухом, несомым ветром. Дышать вообще.
Она контролировала все, что могла, то есть, ничто.
И все же она цеплялась за рутину. Неистово.
Он подозревал, что это было единственное, что заставляло ее функционировать. Это и его смертельная угроза. Хотя это не было угрозой. Если бы она не встала с постели, если бы не восстановила остатки сил, он бы убил ее. Ему бы пришлось. Он не мог больше видеть ее в таком состоянии.
Он все еще не мог понять, было ли то, что она встала с постели, лучшим или худшим для них обоих.
Поэтому он наблюдал за ней.
Больше, чем следовало бы. Он путешествовал, работал, но брался только за контракты, которые отнимали у него не более пяти часов. Он сказал себе, что это из-за того, что нельзя оставлять ее в своем доме без присмотра надолго: это было потенциально опасно для него и всего, на что он потратил годы.