Так сказал один психотерапевт. Однажды. Не помню ее имени. Я отказалась от терапии, как и отказалась от жизни.
Так что я не доверяла себе, говоря, что это были минуты. В моем мире все не так, как казалось.
Я встретилась с этими ледяными голубыми глазами здесь, в настоящем, в жестокой, суровой и невыносимой реальности. И снова они были пусты. Его душа не просто взяла перерыв, она была мертва. Если вообще когда-то существовала.
Я изучала зло. Потому что теперь у меня было время. Книги - мои спутники, как и интернет. Всегда изучала, почему это случилось со мной? Почему моя семья, не моргнув глазом, продала меня психопату? Почему он решил сделать мне больно? Почему он убил нашу дочь? Почему он потом не убил меня?
И все такое.
Теории были разными, но основная идея всегда была одной и той же. Каждый человек рождается одинаковым. Никто не рождается злым. По крайней мере, так сказано в Писании. С другой стороны, они рассуждали, что даже самые злые могут быть спасены.
Зло населяло и контролировало мир.
Так что да, по мнению самозваных экспертов по этому вопросу, душа есть у каждого.
Но я не согласна. Потому что некоторые виды зла не вылечить. Они просто существуют. Люди приходят в этот мир добрыми или просто нейтральными. Чистыми листами. Их опыт не сформирует их добрыми или злыми, они сами практикуют одно больше, чем другое. Из души либо будут процветать, либо увядать.
Добро или зло создается.
Но у некоторых людей вообще нет души, которую можно запятнать или отполировать. Они родились без нее. У них не было ничего, кроме большой черной дыры, которая засосала всё и опустела.
Совсем как эти глаза.
Без души.
С другой стороны, сумасшедшие обычно лучше всего воспринимают человеческую расу, потому что им не нужно объяснять вещи в пределах границ здравомыслия.
Человек передо мной не был адекватным.
Он и не был сумасшедшим.
Но, как я уже сказала, не мне ставить диагнозы.
— Почему ты не кричишь? Не плачешь? — требовательно спросил он.
Я посмотрела на него.
— Это не имеет никакого значения.
Я уже испытывала нечто подобное. Я кричала. Плакала. Умоляла. Он не останавливался.
— Но ты же трусиха, — тон этих жестоких слов не был злым. И даже не вопросом. Это было утверждение.
Мое дыхание участилось.
— Ты наблюдал за мной, — снова это был не вопрос.
Впервые в жизни я не действовала, как слабачка. Я была почти сильной. Ирония судьбы, поскольку многие «сильные» люди проявляли свою слабость в такие времена, а слабые люди обычно просто еще больше сдавались.
Я был в некотором роде исключением.
Но странный человек в маске, с пронзительными и жестокими глазами, с пистолетом в руке и явно намеревающийся причинить мне вред, не должен знать, что мои действия были исключением из нормы.