Мне потребовалось все силы, чтобы притвориться, что я не запнулась, когда увидела его, притвориться, что мои легкие не наполнились свинцом, а ладони не вспотели. Притвориться, что его губы не были на моих неделю назад, что он не вонзил свою тьму в мою душу и не опалил ее так красиво, что мне стало наплевать на то, что осталось.
Я молча выдвинула стул, села и положила салфетку на колени. С усилием я оторвала от него взгляд и уставилась в свою тарелку.
Сегодня курица-пашот. Овощи в соусе на гарнир. Теплый хлеб на маленькой тарелочке рядом. Салат в большой миске передо мной. Я рассматривала еду с интенсивностью, с сосредоточенностью, которая занимала весь мой мозг.
Мне хотелось вопить, кричать, разорвать эту чертову миску с салатом и швырнуть ее в стену.
Вместо этого я взяла щипцы и щедро положила себе еды на тарелку. Я взяла вилку и зависла рукой в воздухе. Мысль о том, чтобы попытаться что-то разбить, скрутила мой без того больной желудок.
Я уронила вилку на тарелку, она звякнула о фарфор.
Неприятный звук в тишине комнаты привлек внимание Лукьяна. На этот раз едва заметное раздражение защекотало в уголках его глаз. Теперь у меня хорошо получается изучать почти не меняющееся лицо Лукьяна в поисках тонких намеков на то, что он чувствует.
— Ты ненавидишь меня, — обвинила я.
Пепел заполнил мой рот. Я ненавидела его. Но его ненависть пронзила меня в таком месте, что я уже не могла чувствовать боль.
— Нет, — ответил он без колебаний. — Ты не настолько важна, чтобы я мог тебя ненавидеть.
Равнодушие, с которым он обращался ко мне, ранило меня больше, чем я хотела бы признать.
— Не важна? — повторила я, мой голос был ровным и мягким, как у него. — Если бы я не была достаточно важной персоной, ты бы пустил мне пулю в лоб, как только вошел в мою спальню, — я встала со стула и на этот раз не стала бороться с желанием швырнуть вещи.
Миска отлетела и разбилась о стену, листья салата посыпались вниз, смешиваясь с осколками стекла.
— Если бы я не была важной, ты бы не привез меня сюда, не оставил в живых, не доказал свое гребаное превосходство надо мной! — закричала я, другая тарелка встретилась с моей яростью, оказалась на деревянном полу. Я прищурилась, глядя на Лукьяна. — Если бы я не была важна, ты бы не мучил меня бесстрастным нравом, не ласкал мою смерть и не целовал меня, черт возьми, — я тяжело дышала. — Говоришь, что ты не садист, но тебе не нужна моя кровь, тебе не обязательно царапать кожу, чтобы получить удовольствие от моих пыток, — моя рука скользнула по единственному теперь исчезающему фиолетовому синяку на шее. — Ты больной и садистский ублюдок, потому что играешь с моим гребаным рассудком для удовольствия, дергаешь за свободные нити моей души для развлечения.