Но Данияр перебил меня, не дав договорить:
— Вот живёшь с человеком, живёшь, готовишь вместе ужин, по очереди моешь посуду, пьёшь чай у заставленного цветами окошка, гуляешь по старой липовой аллее, любуясь закатами. А по — настоящему узнаёшь его только в критических ситуациях.
— Ну… и?
— Ты, оказывается, совершенно безбашенная! Никакого инстинкта самосохранения!
— Это у тебя никакого этого самосохранения! Вынь пистоль из штанов!
— Он всё равно не заряжен, — Данияр швырнул его на стол.
— Я тебя разочаровала?
— Я совсем не это хотел сказать. Просто думал, что всё предельно ясно и предсказуемо. Думал, ты для меня — открытая книга. Как оказалось, я ошибался.
Первые розоватые лучи солнца уже проникали сквозь окошко, освещая его загорелое лицо.
— Как думаешь, капитан очень рассердится? — спросила я, не переставая копаться в рундуке.
— Не знаю… Зачем ты в моих вещах роешься? Можешь уже своё платье одевать. Всё равно растрезвонят.
— А мы скажем, что они напились, и им всё приснилось.
— Да? А какие предъявим доказательства? Хочешь, чтоб с тебя еще раз сорвали одежду?
Не найдя нужных доводов, я вытащила свой тюк с вещами. Взяла единственное нарядное платье, муаровое, нежно-бирюзового цвета с тонким белым кружевом, которое собиралась одеть на встречу с «себе подобными», и свои мягкие кожаные башмачки, похожие на маленькие лодочки.
К Данияру я уже совсем привыкла, поэтому переодевалась без стеснения. А он вовсе и не подумал отворачиваться. Едва скрывая улыбку, я боковым зрением наблюдала, как он любуется мной.
Я сидела на койке и расчёсывала гребнем густые спутавшиеся волосы, когда ручка двери несколько раз дёрнулась, а потом раздался стук.
— Штурман, не дури, открывай, — услышала я густой низкий голос капитана, и мне показалось, он не был раздражённым.
Данияр глянул на меня и отворил дверь без пререканий.
Капитан вошёл с серебряным подносом, на котором стояла откупоренная бутылка золотистого вина, три бокала и тарелка с тонко нарезанным сыром.
— Моё почтение, — обратился он ко мне с изрядной долей иронии.
Я кивнула ему в ответ.
Поставив поднос на стол, капитан сел в старое кресло, положил ногу на ногу и стал раскуривать свою неизменную мортовую трубку, ожидая наших объяснений.
Данияр оправдываться не собирался. Я тоже молчала.
Раскурив, наконец, трубку, капитан взял бутыль и разлил её содержимое по бокалам, один из которых протянул мне.
— Это яд? — встав с постели, я нехотя приблизилась к столу.
Он рассмеялся. Немного покашляв, отхлебнул из своего бокала, предлагая второй Данияру.
— Я ведь давно понял, что ты — девка.