Мгновение мы смотрим друг на друга, не двигаясь, пока я не выдыхаю:
— Безопасно ли мне с подругами возвращаться в нашу квартиру?
— Да, — он отвечает без колебаний.
Я изучаю его лицо, интуитивно понимая, что конкретно он оставил невысказанным.
— Потому что ты будешь присматривать за нами?
— Да.
— И ты не допустишь, чтобы случилось что-то плохое.
— Да.
— Потому что ты... необъяснимым образом... очарован мной?
Он протягивает руку и нежно проводит костяшками пальцев по моей щеке. Его взгляд следует по пути его прикосновения.
— Это не так уж необъяснимо, — мягко замечает он. — Я очарован тобой так же, как Ньютон — гравитацией.
— Не понимаю, о чем ты.
— Как только он открыл ее, все остальное во Вселенной обрело смысл.
Я сижу с этим фактом мгновение, позволяя себе прочувствовать его слова. Позволяя себе принять это и осознать.
Киллиан дает мне время все обдумать, мирно выжидая.
Он не требует от меня ответа. Он не настаивает на какой-либо реакции. Он просто тихо стоит и смотрит на меня без всякого ожидания.
Можно было ба посмеяться над этим. Я могла бы разозлиться на него. Я могла бы осыпать его презрением. Но суть в том, что он готов принять любую мою реакцию, радуясь, если она будет правдивой.
Это озаряет меня, как восход солнца над горами: он не хочет лгать мне. Он не хочет играть со мной в игры. Он хочет выложить мне свою правду.
Если бы моя жизнь была фильмом, то его режиссерами были Альфред Хичкок и Вуди Аллен.
— Как думаешь, может, у тебя кризис среднего возраста? — Он откидывает голову назад и смеется. — Ведь мы даже не целовались.
Все еще посмеиваясь, он сухо чеканит:
— Не из-за отсутствия попыток с моей стороны.
— Но ты должен признать, что твое стремление зашкаливает. Практически мания. Ромео впечатлился бы твоей целеустремленностью.
— Если ты думаешь, что я перегибаю палку, тебе следует познакомиться с моим братом. Он целый год сидел за одним и тем же столиком в дерьмовой закусочной, любуясь своей будущей женой, прежде чем сказать ей хоть слово.
Как только он это произносит, становится понятно по его поведению, что упоминание его брата было ошибкой.
Я улыбаюсь, удивительно радуясь этому поступку.
— Не волнуйся, гангстер. Я никому не скажу, что ты человек.
Он задумчиво проводит большим пальцем по моей скуле, потом берет меня за подбородок.
— Даю тебе неделю на размышление, — внезапно заявляет он.
— На что?
— Обдумать поцелуй. Если через неделю ты решишь, что действительно не хочешь меня целовать, я отпущу тебя. Ты больше никогда обо мне не услышишь. — Он выдерживает паузу. — Уточню: я все равно буду следить, чтобы ты была в безопасности. Это не шантаж.