Женщины переглянулись.
- Если госпожа пожелает, то мы найдем.
Отлично. Ну, тогда идемте в покои. Что бы это ни было.
Покои оказались самыми настоящими покоями, то есть огромной спальней. Будуаром. Розово-белым, будто зефирным. Кровать под балдахином, столик-трюмо, креслица с высокими спинками, пуфики, шкафчики, ажурные занавесочки.
Ну и ванна - огромная, расширяющаяся ваза в виде цветка. Они же не хотят, чтобы я разделась сейчас?
- И где телефон? - я пыталась держаться, хоть нервничала сильнее и сильнее.
Худая кивнула и вышла. Отлично.
- А Николая вы знаете? Брюнет, глаза карие, бледный и высокий? Ммм?
Служанка охнула и рукой прикрыла рот. Ага! Вот вы и попались!
- Хочу его видеть. Он ведь где-то здесь, да? И заканчивайте этот дурацкий розыгрыш, ну совсем не смешно.
- Госпожа Изабелла, - голос Толстушки дрожал. - В стенах дома запрещено называть это имя.
- Николая сюда приведите! - хотелось думать, что выгляжу я настроенной достаточно серьезно. - Я на вас всех заявление в полицию напишу. Так и знайте!
Ответом послужил испуганный ох. Всем известно, если боятся, значит, и правда вину чуют. Надо только дожать.
Дверь открылась, и в комнату... пардон, в покои вошла Худая и молодой мужчина с копной волнистых каштановых волос, прикрывающих уши. Одетый по местной моде: обтягивающие брюки, свободная рубашка и жилет нараспашку.
- Что происходит, Изабелла? - произнес с явным недовольством и губы скривил. - Опять истерика?
- Я - Лера. И завязывайте уже с этим спектаклем. Мне домой пора.
- Ты и так дома, дорогая сестренка.
А сарказма-то море. Брррр.
Да и сколько можно! То Изабелла, то вот сестренка.
- Вы здесь главный? - вперила взгляд в мужчину.
Симпатичный, гад. И глаза красивые. Линзы? Откуда же еще взяться такому чистому зеленому цвету.
- Сейчас я, - и улыбочка на губах.
- Телефон принесите. Иначе. - ну даже и не знаю, что будет иначе. Что я там могу? Заявление в полицию их, по всей видимости, не проняло. Глупо думать, что Судом по правам человека напугаю. Где Европа и где мы. Вот и гад понимает, что нечем-то мне ему пригрозить. Руки на широкой груди скрестил и лыбится. Ладно, если на мои права им начхать, то может, на свои еще нет.
И я сняла туфли. Устраивать истерики - не мой вариант. Никогда таким не страдала. А тут вдруг захотелось, аж до зуда. Ну, «хрустальной» туфелькой я в рыжего гада и запустила.
И зажмурилась. Чего я творю-то, мамочки!
- Выпустите меня отсюда немедленно! - а голос у меня всегда такой был? Сначала я подумала, что это от переживаний он изменился. Но не может же поменяться настолько.. Или может?