Или она решила поиграть с ним, чтобы напомнить о себе? Может быть, она вовсе не так равнодушна к нему, как он думал?
Но как давно Ильтике здесь? И почему? Ее тоже выгнали? Пожалуй, напрасно он четыре года не высовывал нос из дому…
В галерее послышались неспешные шаркающие шаги, и Йеллу, не раздумывая дольше, смял шелковый платок, сунул в карман штанов и прямо перед носом заспанного графа выскользнул из часовни. Снаружи почти рассвело.
Йеллу забыл проверить, пришла ли в себя лунантиши. Хотя ее, наверное, можно было бы кое о чем порасспросить. Но в голове у него царил такой же кавардак, как в доме какого-нибудь лентяя, за которым не присматривает томте или брауни. Вернувшись в дом старой женщины, он даже забыл о цели своей ночной вылазки: очках. Забившись подальше на антресоли, Йеллу только и делал, что то мял в руках, то тщательно расправлял и разглаживал бесценный платок, пытаясь справиться с острой вспышкой давнего недуга. Перед глазами у него стояла Ильтике: смеющаяся Ильтике, плачущая Ильтике, взирающая на него с неприкрытой ненавистью Ильтике — «это все из-за тебя, томте, глупый, неуклюжий, самонадеянный томте».
И что же теперь? Она решила отомстить? Наказать его таким образом? Как будто мало того, что он изгнан, выброшен прочь, обречен на старение и смерть, да, в придачу ко всему, вынужден служить глупой смертной, которая ничего не видит без своих дурацких стекляшек!
Томте вспомнил про очки, все еще лежащие в кармане рубашки, и, со злостью выхватив их, не задумываясь швырнул вниз с антресоли.
Дзынь!
Старая женщина, все еще копавшаяся в каких-то коробках с тряпьем, жалобно охнула. Должно быть, они шмякнулись прямо у нее перед носом.
— Да как же это?.. Где ж вы были? Ну что за напасть?
Йеллу на секунду стало ее жаль. Но себя ему было жаль намного больше, и для посторонней жалости места почти не оставалось.
Женщина еще какое-то время причитала, возилась с разбитыми очками, охала и цокала языком. А потом, к легкому ужасу Йеллу, обернулась как раз в его сторону (скорее всего, это вышло у нее случайно, но эффект получился прямо-таки оглушительный), уперла руки в боки и рассерженно заявила:
— Я знаю, это ты, брауни. — Понятное дело, она считала его брауни, о томте они тут, небось, и не слыхали. — Ты взял мои любимые очки, и ты разбил их. Злой, вредный брауни! Я всегда старалась быть с тобой доброй и заботливой, а ты — вот так ты мне платишь! Убирайся из моего дома немедленно!
Томте едва не задохнулся от ярости. Ее дома! Он тут хозяин! Захочет и сам ее выгонит!
«…тебя выгнали из Маг Мэлла, и теперь ты вынужден служить смертной женщине за кусок пирога», — прозвучало в голове.