Не потому, что я хотел остановиться. Блядь, нет. Потому что я знал, что выведу ее из себя еще больше, чем уже.
Я бы подтолкнул ее к дороге без возврата.
Она была рядом, связанная и распростертая для меня.
Она смотрела на меня со слезами, гневом и страхом в глазах, и потребовалось все мое самообладание, чтобы уйти.
Потому что в этот момент? Меня так и подмывало заставить ее заплакать еще сильнее.
Сделать больнее.
Сломать ещё сильнее.
Я твержу себе, что на самом деле у меня нет желания причинять ей боль. Что в глубине души Эльза особенная.
Но чем сильнее она врезается мне в кожу, тем настойчивее я начинаю ее губить.
С тех пор как я покинул ее комнату, я «выпускал пар» — слова Джонатана, не мои, — тренируясь и играя в шахматы. Мне пришлось сдержаться, чтобы не забраться обратно в ее комнату и не показать ей истинную черноту внутри меня.
Она думает, что знает.
Она думает, что имеет представление о том, кто я.
По правде говоря, она такая невежественная, что я бы пожалел ее, если бы знал, как жалеть.
Эльза Стил не увидит меня настоящего, пока правда не ударит ей в лицо.
— Хочешь поиграть? — Джонатан указывает на доску.
Сейчас четыре часа утра.
Джонатан пытается обвинить в недостатке сна трудоголика.
Приподняв плечо, я переставляю доску так, чтобы передо мной оказалась чёрная часть. Джонатан всегда играет белыми, потому что он помешан на контроле и любит первым ходить.
Он выдвигает вперед свою первую пешку.
— Почему ты не спишь?
— Думал об Алисии, — говорю я с притворной заботой.
— Прекрати, Эйден. — он щиплет себя за переносицу.
— Прекратить что?
— Ты не думал об Алисии.
— Я пытался вспомнить, как выглядела Алисия. Она становится размытым пятном.
— Это потому, что она мертва уже десять лет.
Он выдвигает вперед еще одну пешку. Он живет верой в то, что король не может править, не пожертвовав несколькими пешками — или всеми ими.
Я внимательно наблюдаю за ним. Он говорит о своей умершей жене, но не выказывает никаких эмоций.
Не то чтобы он вкладывал эмоции в большую часть дней.
Не помню, когда в последний раз видел, как Джонатан улыбался. Ухмылки во время шоу ради бизнеса не в счет.
Он не проявляет эмоций. Даже когда говорит об Алисии.
Будто она доставляет неудобства.
Будто она ничто.
Но стал бы он все это затевать, если бы ему действительно было все равно?
Я наклоняю голову набок. До сих пор невозможно определить его точный угол.
Вызов пойти против Джонатана раньше волновал меня.
Теперь, это досадная помеха.
Теперь это опасность.
— Где ты был сегодня ночью? — спрашивает он низким тенором.
Я толкаю своего рыцаря вперед.