Я потянул дверь за ручку. Кто-то сидел за столом в глубине просторного кабинета. Мужчина. Худощавое унылое лицо, грустные глаза, и вообще, как мне показалось, весь вид у этого человека был какой-то затрапезный.
— А главного агронома нет? — спросил я.
— Пока еще есть, — ответил мужчина.
— Вы?..
— Сегодня — я, а завтра… Не знаю, кто будет завтра, — и даже не улыбнулся.
Я представился и спросил про директора.
Главный агроном пожал плечами:
— Он мне не доложился. В каком-нибудь отделении. Я тоже в поле сейчас поеду.
— Меня возьмете с собой? — спросил я.
Поговорим об Оренбургской системе, а потом попрошу подбросить меня в Светлый, к поезду.
— Зачем? — спросил он. — Со мной-то вам зачем?
— Ну, я ведь журналист, — говорю.
— Это понятно. Но я не тот человек, который вам нужен.
— Откуда вы знаете, кто мне нужен? — огрызнулся я. — Хотел с Рютиным встретиться, но он, похоже, человек необязательный. Теперь вы, не зная меня, беретесь судить о моих делах…
Он посмотрел мне в глаза и отходчиво усмехнулся:
— Можете свой портфель пока здесь оставить…
Он сам вел свою «антилопу-гну», иначе его изрядно помятый «уаз» с выбитыми и завешенными каким-то драньем оконцами трудно было назвать. Но мне на переднем сиденье, рядом с ним, было удобно и разговаривать, и смотреть в покрытое тонкими ажурными трещинками ветровое стекло на пробегавшие навстречу однообразные пейзажи. И по правую сторону дороги все пшеница, пшеница, пшеница. И по левую она же, родимая. Ехали быстро, и вскоре на левой стороне пшеница кончилась, дальше пошли просяные поля. До самого горизонта все просо, просо, просо, а справа по-прежнему желтела на ослепительно-ярком солнце пшеница. Вдалеке, как большие красные жуки, ползали комбайны. Далее пошли бесконечные ряды копен, до самого горизонта все копны, копны, копны… А мы все ехали, ехали, ехали…
Разговор наш поначалу плохо вязался. На мой вопрос, почему директор так некрасиво обошелся со мной, — можно подумать, что просто взял и сбежал, — Яков Петрович Орищенко, так его звали, смешливо и как-то загадочно глянув в мою сторону, коротко обронил:
— Наверно, так и есть — сбежал.
— Да почему?
Снова загадочная усмешка и встречный вопрос:
— Вы говорили ему по телефону, о чем собираетесь писать?
— Ну да: о нем, Рютине, на фоне Оренбургской системы земледелия.
— Все понятно, — и Яков Петрович надолго умолк, а мне ничего не было понятно.
— У вас много овсюга? — спросил я.
Зинаида Яковлевна жаловалась, что этого злостного, практически неистребимого сорняка с каждым годом становится все больше.
— У нас его нет, — сказал Яков Петрович.