Софья
Наливка собственного производства тёти Лики оказалась коварной штукой: пилась как компот, голова оставалась почти светлой и ясной, зато ноги отказывались мне служить. Я это поняла, когда мы собрались уезжать.
Уже плотные сумерки спустились. Аська вырубилась на руках у Аркадия. Вовка осоловел от съеденного мяса и тоже смотрел на меня полусонными глазами. Пора было и честь знать.
И тут выяснилось, что мне капец. Было жутко стыдно, но весело. Видимо, спиртное сняло внутренние блоки: я стала слишком храброй и отчаянно беспечной.
Мне нравилось, как прижимался ко мне дон Котэ. Мне казалось, что если он за спиной, то тыл мой в безопасности. Не хотелось осторожничать. Упоительное чувство – стоять рядом с таким мужчиной и ничего не бояться.
– Поехали домой, Софья, – сказал он мне, когда действительно пришло время откланяться.
– Оставайтесь, – сказала Лика и так смотрела на Костю, что в душе что-то переворачивалось и назад, на место становиться не хотело. – У нас хватает комнат для всех. И Вовик устал. А завтра воскресенье.
– Нет! – испугалась я подобной перспективы. Голова соображала и рисовала картины одну другой краше. Лучше всё же не находиться с Костей под одной крышей. Тыл – хорошо, а быть от него подальше – разумнее.
– Мы поедем, Лика, – мягко сказал Громов, и у Лики потухли глаза. – Софья учится в институте. К занятиям надо готовиться. И у меня есть дела, пусть и воскресенье. Но мы обязательно приедем в гости, как только сможем. Да, Софья?
Он не требовал. Спрашивал. И я кивнула, не доверяя собственному голосу. Всё же я согласилась ему помочь. И… мне хотелось сюда вернуться.
А потом случилось это: ноги не хотели меня слушаться. Села бы в снег и не вставала. Будь я в нормальном состоянии, со стыда сгорела бы. А так… смеялась от бессилия и беспомощно смотрела на Костю.
– Развезло? – спросил он тихо и подмигнул.
Понятливый какой. Внимательный. Не ругался и не сердился. Глаза у него красивые. А голос звучал интимно.
Мне нужно как-то доползти до домика. На ногах у меня валенки и чужие носки. Я даже представить не могла, как в ботинки собственные переобуться.
Громов вёл меня, как на буксире. Мы так смешно передвигались. Он будто бы дурачился – толкал меня сзади, заключив в свои медвежьи объятия.
Так это, наверное, смотрелось со стороны. На самом деле, он меня просто держал и почти нёс, не особо напрягаясь. А я терпела его руки, что сжимали меня гораздо сильнее и жёстче, чем у костра.
Прислушивалась к себе: что я чувствую? Нет ли паники? Но то ли дело в Громове, то ли дело в наливке. Ощущала я себя вполне сносно.