— На, утрись. Это тебе привет от семьи Марго. Не подходи к ней ближе, чем на расстоянии пяти шагов. Понял? Думаю, да.
Я повернулся и вышел. Вот так просто, Шевкович, разумеется, не станет меня останавливать, натура трусоватая. Но стоит выйти за дверь, начнёт названивать папе-бизнесемену и скулить в трубку.
Ну и чёрт с ним! Лишь бы к Марго не подходил!
Теперь мне предстояла задача посложнее: объясниться с её отцом. Скрыть проступок Шевковича не получится, рано или поздно всё это выплывет наружу.
К Старицкому было не принято являться просто так, без звонка. Я набрал его номер для экстренной связи:
— Владимир Викторович, нам надо кое-что обсудить. Это не совсем по работе, хотя напрямую её касается.
— Хорошо, жду тебя вечером в клубе около семи.
Старицкий был немногословен. Так всегда, когда он бывал недоволен, за годы рядом с ним я умел узнавать его настроение по первому слову, сказанному в трубку.
Итак, до вечера я был относительно свободен. Съездил по делам в МИД, словом, сделал всё, чтобы не оставить себе ни единой свободной минуты. Чтобы не думать о ней и о том, как нам быть дальше.
Между мной и Марго стоит стена, имя которой — её отец. Он никогда не позволит ей выйти за меня, а если буду упорствовать, то постарается сломать карьеру. Конечно, дело это непростое, да и я вступил в такую пору, когда вряд ли это ему удастся.
Но всё же Марго не сможет переступить через его мнение. Даже если сейчас думает иначе.
Мне приходилось напоминать себе об этом каждый раз, когда я смотрел на неё, любовался её статью и походкой.
Вечером я уже был в бильярдном клубе на Кутузовском проспекте.
— Вас ждут, Михаил Дмитриевич. Следуйте за мной, — сказал один из служителей сего заведения, и я подчинился.
Красная ковровая дорожка, отполированные перила — в заведении «Англичанин» отдыхали люди не просто с деньгами, а по протекции от старейшин клуба. Здесь можно вести разговоры, не опасаясь лишних ушей или того, что столкнёшься нос к носу с нежелательной особой.
Новых членов клуба набирали нечасто, это было некое закрытое общество, где курили трубки и сигары люди, вращающиеся в самых высоких эшелонах власти.
Когда-то меня сюда ввёл именно Старицкий.
— Проходи, — сказал он хмуро и с порога, но руку протянул. — Что случилось?
— Я о Евгении Шевковиче. Вчера он ударил вашу дочь.
Старицкий поморщился. Он любил Марго, но считал, что если женщину ударили, она сама спровоцировала насильника. Была недостаточно покорна и мудра.
Вот его жена, как он любил повторять, своим поведением никогда бы не вызвала у него даже подобного желания.