— О чём? — наконец устало спросил отец.
И я была безумно рада слышать его голос. Родной, суровый. Именно сейчас, когда я должна была кому-то рассказать всё то, что хранила в тайне последние недели.
— Мне кажется, у меня тоже самое, что и у мамы.
Нет, это неправильно. Я не должна была говорить этого сейчас, по уму, надо приехать в Москву, сделать вид, что просто соскучилась, а потом, помирившись, начать этот разговор.
Но я струсила, не могла больше носить в себе эти подозрения. Не могла делать вид, что всё в порядке.
Михаил уже стал странно смотреть на меня и всё чаще уговаривать сходить к врачу, а я устала отнекиваться и откладывать это на потом. Тянуть время для меня казалось настоятельной необходимостью.
Это успокаивало, дарило иллюзию, что всё в порядке. Что если закрыть глаза, то проблёма отступит, и я ещё некоторое время поживу спокойно.
— Ты обследовалась? — в его голосе слышалось напряжение. И злость. Я понимала и предчувствовала все его обвинения, но они не изменят моего решения.
— Нет. Здесь я к врачу не пойду.
— Почему? Это слишком дорого для него? Он экономит на моей дочери? Так я и знал!
— Папа, перестань.! Ты сам знаешь, дело не в этом, — я говорила задыхаясь. В груди всё свистело и клокотало, как у чахоточной. Только в моём случае во рту была не кровь, а слёзы. — Я не хочу, чтобы Миша знал. По крайней мере, пока.
На той стороне снова повисла гнетущая тишина. Я знала, какой удар причиняю отцу даже одним своим предположением, это заставляет его заново пережить смерть моей мамы, но мне была необходима поддержка! И наше примирение, которое теперь просто неизбежно.
— Тогда приезжай в ближайшие дни. Скажи, что едешь ко мне поговорить. Соври, ты это умеешь.
— Да, это я умею. До встречи! — я не могла не ответить на его усмешку своей. И повесила трубку.
Лёд между нами начал таять, это было настолько же важно для меня, как и моё здоровье. Теперь дело за малым, поговорить с Мишей.
* * *
— Я сегодня позвонила отцу, — начала я разговор за ужином, который приготовила самолично. Здесь это было почти непринято, если двое работали, то обычно шли после трудного дня перекусить в кафе или ресторанчик.
И меня это более чем устраивало. Готовить я не любила, да особо и не умела. Но сегодня собственноручно, в третий раз в жизни, приготовила «Цезарь», греческий салат и достала белого вина.
На красное я и смотреть не могла. Оно своим видом напоминало кровь.
— А я всё гадал, к чему это пиршество?
— Ты мне льстишь, два салата и горячее — это далеко не пиршество. Я на них весь выходной потратила! — я улыбнулась, и Михаил, видя это, накрыл мою ладонь, лежащую на столе, своей.