Сколько так сидела, не знаю. Чувствовала металлический тошнотворный запах крови, представляя и ощущая, как опухает лицо, превращаясь в огромную картошку, и ненавидела себя, что живу в таком ужасе, не зная, как бороться.
В этот раз я полностью вывела Лутрикова из себя. Таким невменяемым я его еще не видела. Но когда он спокоен, от него нельзя сбежать, что я с уверенностью могла сказать, ведь неоднократно проверяла. В бегах год. Целый год, а в аду жила несколько месяцев. Поначалу он не был столь невменяемым, но меня настораживали его таблетки, а потом он бросил их пить. У мужчины начались галлюцинации, и он разговаривал сам с собой, выкрикивая, умоляя, чтобы его не закрывали, доказывая, выкрикивая в воздух, что он здоровый. Это длилось часами, днями… с маленькими передышками, когда он бился спиной о стену, бубня странные песни, рассказывая о моментах в жизни. Особенно запомнились крики о событиях в Чечне, когда пошел по контракту в самый пик. Страшно вспоминать и не хотелось бы вновь слышать. И все это я с ужасом наблюдала, лежа на полу, прикованная к трубе или в наручниках. Насмотревшись и наслушавшись, я многое поняла… Потом он уходил на несколько дней. Меня не связывал, надеясь, что я буду скучать. Устраивала потоп, чтобы соседи пришли ругаться и освободили, но вместо этого – они звонили ему…
Не буду говорить о разочаровании, но именно в этот период своей жизни, я поняла и прочувствовала, когда надежды рушатся, рассыпаясь на ничтожные частицы.
Когда Лутриков был почти нормальный, то ухаживал за своей пленницей, не трогал неделями, пока внезапно не срывался. Он любил наблюдать, но на него нельзя было смотреть, так как мужчине казалось, что его преследуют.
Мои постоянные попытки сбежать неимоверно злили мужа, как и моя ненависть, когда он хотел от меня: любви, сочувствия и понимая. Мразь.
Спустя время шок прошел, и с воем в груди решила, что с ногой что-то не так. Повредила связки? Непонятно как вообще бежала.
Посмотрела на телефон, желая написать Толику, но не смогла, опасаясь, что псих убьет моего мужчину. Понимала умом, что Дорвонцев сможет себя защитить, но не хотела, чтобы он из-за меня жил с постоянной мыслью, что нужно ожидать нападения. Сама в этом ужасе живу, похожая на мышь. Мы знаем друг друга всего ничего и… я не могла быть столь безжалостной и эгоистичной, думая только о себе.
Не знала, что делать. Совсем… Так от всего устала, что хотелось немного отдохнуть…
Вновь пошел гудок, но это была Милана, отчего пораженно нахмурилась. Странно. Почему звонит? Посмотрела на часы – десять часов.