– Считаешь, что со мной все в порядке?
– Небось врач убеждал тебя уехать?
– Сказал, мне нужен отдых и перемена обстановки.
– Ну и как? Поедешь? Провести недельку на курорте в Борнмуте, например!
– Нет, не поеду.
– Почему?
– Не хочу тебя оставлять.
– А мне все равно, поедешь ты или нет. Какая мне от тебя польза?
– Да, ты прав, кажется, никакой, – уныло согласилась Ширли.
Генри беспокойно повернул голову:
– Где мое снотворное? Вчера вечером ты мне его не дала.
– Дала.
– Нет. Я проснулся и спросил у сиделки, а она сделала вид, что я его уже принял.
– Да, принял. Ты просто забыл.
– Ты идешь сегодня к викарию?
– Не пойду, если хочешь, чтобы я осталась.
– Нет, лучше иди! А то скажут, что я черствый эгоист. Я и сиделке сказал, чтобы шла.
– Я останусь.
– Не надо. За мной приглядит Лаура. Так странно… Я всегда недолюбливал Лауру, но теперь, когда я болен, чувствую, от нее исходит что-то успокаивающее, какая-то сила.
– Да, Лаура всегда была такой. Она много дает людям. Она лучше меня. А я тебя только раздражаю.
– Иногда ты бываешь очень надоедливой.
– Генри…
– Да?
– Ничего.
Когда перед уходом к викарию, куда она была приглашена на вист, Ширли зашла к Генри, ей показалось, что он спит. Она склонилась над ним. Глаза обожгли слезы. Она повернулась, чтобы уйти, но Генри неожиданно схватил ее за рукав:
– Ширли…
– Да, дорогой?
– Ширли… не ругай меня.
– Ругать тебя? Да разве я могу?
– Ты такая бледная, худая… – пробормотал он. – Я тебя замучил. Но я ничего не могу с собой поделать… ничего. Я всегда ненавидел болезни и боль. На войне я не боялся, что меня убьют, но никогда не мог представить, как выдерживают обожженные, обезображенные и искалеченные парни.
– Да, я понимаю…
– Знаю, я жуткий эгоист. Но я исправлюсь… даже если мне никогда не станет лучше. Может быть, мы сумеем наладить нашу жизнь… если ты наберешься терпения. Только не покидай меня.
– Я никогда тебя не покину, никогда.
– Я люблю тебя, Ширли… правда… всегда любил. Кроме тебя, у меня никогда, в сущности, никого не было… и никогда не будет. Все эти месяцы ты была так добра, так терпелива. Я знаю, что был невыносим. Скажи, что прощаешь меня.
– Мне нечего тебе прощать. Я люблю тебя.
– Даже будучи калекой… можно наслаждаться жизнью.
– Мы и станем наслаждаться.
– Как только, не представляю.
– Ну всегда можно получать удовольствие от еды, – дрожащим голосом сказала Ширли.
– И выпивки, – добавил Генри. На лице у него промелькнуло подобие прежней улыбки. – Можно заняться высшей математикой.
– А я – кроссвордами.
– Завтра, наверное, я опять буду несносным.
– Наверное. Но я обещаю не обращать на это внимания.