— Не знаю, душа моя, — отрезал он. — Но кое-какая мыслишка у меня есть. Бедолагу Изена могли не лечить, а делать вид, что лечили. Ну, болезни вроде похожие, кто их там разберет…
Я на секунду опешила, а Гаррет недовольно добавил:
— Ну да, если я в прошлый раз вынес фальшивые записи, сделанные специально для отвода глаз.
— Тоже вопрос, кому это было надо, — пробормотала я. — Хотя очень похоже, что так и есть. Изен ходил в морг во время приступов — так написано в тех записях, которые ты принес.
— Если это тоже не сфабриковали, — заметил Гаррет.
— А Донна говорила, что приступы нарколепсии — это внезапный сон. Сон, а не прогулки в морг, понимаешь?
Гаррет охотно кивнул, а я насыпала в воду кофе и, ожидая, пока он закипит, уселась на подоконник и пристально взглянула на Гаррета.
— Расскажи-ка мне про Колыбель.
Все равно я смогла упорядочить только часть мучающих мыслей, да и то не столько узнала правду, сколько нашла хоть какое-нибудь приемлемое объяснение.
— Колыбель, душа моя, ад наяву с тремя лицами, — по оживившемуся лицу Гаррета я поняла, что он готовился к этому вопросу. — Ночлежка, сумасшедший дом и сиротский приют. Изен был среди тех девяти сумасшедших человек, которых содержали в Белом зале, как самых опасных. Считалось, что сироты и пациенты друг друга не видят, но однажды малышка Лорил обнаружила себя сидящей перед одним из психов, и он писал ее портрет. Знаешь, прежние натурщики его пошевелились, за то и поплатились жизнью, а псих — свободой. Лорил оказалась умнее, она вытерпела. Но везение ее длилось недолго. В колыбель пришла Гамалл и завладела кожей Лорил, чтобы выдать себя за нее, а тело Лорил похоронили в усыпальницах форта Айронвуд. В убийстве обвинили того самого живописца, Нувио, — ему было мало портрета Лорил, он зачем-то прихватил и ее окровавленную ночнушку, — и во избежание новых смертей к нему применили чрезвычайную меру — лоботомию… Пациенты об этом прознали. Потерять себя самого не хотят даже психи, душа моя, и они подняли бунт. Все, кто мог, спасались в запертых помещениях…
— Колыбель сгорела, — напомнила я, наморщив лоб.
— Это точно. Некая Рэнфилд, повитуха, попавшая в Колыбель как поджигательница, ей в конце концов и оказалась. Каждый в бунте проявил себя, как мог, и как все время жаждал. Смотри, Энни, ни один из пациентов не был там без вины.
— Значит, и Изен тоже, — пробормотала я.
— Не знаю, не зна-а-аю, — протянул Гаррет. — Изен теперь вообще загадка. Колыбель задышала душами сгоревших в аду. И говорят, что живым из нее никому не уйти.
Кофе вскипел и я, поспешно соскочив с подоконника, сняла его с огня.