— Не было необходимости.
— Теперь есть. Вы много трудились сегодня, устали. Механизм может разладиться. Я помню о своих обязанностях…
Последние слова я пробормотала едва слышно, потому что от его взгляда — жадного и пронзительного — я забыла все, что хотела сказать.
Нужно было поблагодарить Августа за то, что он откликнулся на мою просьбу и не бросил Риту. За то, что вытащил меня из подземелья. За то, что спас от Лео. Но сейчас я только и могла думать о том, как близко он стоит ко мне, и о том, что я собиралась сделать.
Август расстегнул верхние пуговицы рубашки. Блеснула металлическая дверца в его груди. Мне не нужно было открывать ее, и не нужно было призывать свой дар, чтобы понять — все в порядке. Его сердце билось ровно, хоть и слегка учащенно.
Я смотрела ему в лицо, жадно и пристально, и видела каждую его морщинку у глаз, и чувствовала запах его мыла и его дыхания. И мне казалось, что я прикасаюсь к нему пальцами, и в душе крепло горячее, запретное чувство — сладкое и горькое, смешанное с болью. И вдруг я ощутила решимость и свободу, словно разом получила власть делать то, что захочу, не мучиться и не раздумывать — просто следовать своему желанию, слепо и безрассудно…
Я мягко отвела его руки от ворота, и сама принялась расстегивать рубашку дальше. Медленно расстегнула манжеты, освободила его руки. Рубашка упала на пол.
Август стоял спокойно и молча; но я слышала, как стало глубже его дыхание.
Я положила обе ладони ему на грудь. Сколько раз я представляла, как провожу пальцами по контурам его выпуклых мышц, по горячей коже, по жестким волоскам…
И я прикрыла глаза и скользнула ладонями выше, к его плечам. Гладила, привстала на цыпочки, прижалась, чтобы почувствовать как можно больше, всю его силу и его слабость, жар его кожи и холод металла, трепет его мышц и стук шестеренок…
К ударам его сердца добавился четвертый такт, его грудь вздымалась и опадала, его дыхание шевелило локон на моем лбу. Я постепенно теряла голову.
Он был тут, под моими руками, сильный, живой, знакомый и незнакомый. У меня дрожало сердце, и ноги, и спина, а в висках стучало так, что я ничего не слышала, лишь думала: «Еще немного. Еще миг. Пожалуйста, ничего не говори. Ни слова. И только не отталкивай меня. Если ты оттолкнешь меня сейчас, я умру».
Он не шевелился, и я осмелела. Крепко обняла его, распластав ладони на спине. Но мне было этого мало, и я обхватила его за шею и прижалась щекой к его груди, а потом осторожно, невесомо, коснулась губами ямки у ключиц.
— Майя… — его голос дрогнул. — Что ты делаешь?