— То же самое он говорил о вас. Вы очень похожи друг на друга.
— И это мне вовсе не нравится.
Август убрал руку с парапета, отвернулся и пошел к двери на лестницу. На ходу он приказал:
— Майя, я запрещаю вам встречаться с Кланцем и обмениваться с ним письмами.
Хоть и не хотелось мне дальше сердить полковника, я сказала упрямо:
— Вы не имеете права запрещать мне что-либо. Вы можете попросить, а я могу согласиться или не согласиться выполнить просьбу. Зависит от того, насколько убедительны будут ваши объяснения.
Он открыл дверь и посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом.
— Вы правы. Вы не мой солдат и приказывать вам, я, конечно, не могу. Могу лишь надеяться на ваше благоразумие. Все, что необходимо, я вам уже объяснил.
Мой поступок и мои слова разочаровали его, я это видела. Наверное, он считает меня предательницей, и это несказанно расстроило — у меня даже в носу засвербело, и глаза зачесались от подступающих слез
В молчании мы вошли в лестничный колодец и пошли вниз. Лучи почти погасли, теперь здесь было очень темно. Август снял с гвоздя на стене шахтерский фонарь и запалил фитиль.
— Идемте, — приказал он. — Осторожнее, Майя! Не отступитесь.
Он сжал мое запястье и повел за собой, но его прикосновение было неласковым. До самого выхода мы больше не обменялись ни словом. Но молчание Августа громче всяких слов говорило о его недовольстве.
И по своим покоям мы разошлись, обменявшись лишь сухим прощанием.
День закончился плохо, и ночь выдалась скверной. Явились дурные сны. В них я вернулась в мастерскую Кланца. Хозяин мастерской стоял передо мной недвижно и сжимал мертвой рукой механическое сердце. Сердце сокращалось и пульсировало, как живое, из шестеренок сочилась кровь.
Я проснулась с тягостным чувством и не могла уже уснуть до утра.
По привычке поднялась рано: серый свет только-только пробрался в комнату. Раньше в это время требовалось явиться в покои фон Морунгена, чтобы проверить работу его механизма. Когда миновала опасность, отпала и необходимость в утренних визитах.
Однако устного приказа об отмене старых обязанностей от командования не поступало. Поэтому через пять минут я стояла, нахмурившись, возле баронской спальни.
Стоило коснуться дерева костяшками, как дверь распахнулась. Барон без лишних слов кивнул, приглашая войти.
— Доброе утро, ваша милость, — поздоровалась я со сладкой почтительностью, чтобы показать, как сильно я обижена его вчерашней суровостью. — Вот, прибыла для исполнения. Давайте осмотрим и настроим ваше сердце.
Он покачал головой, а я испытала легкое удовлетворение. Моя холодность не прошла незамеченной. Вид у его милости стал как будто смущенный, но сложно сказать наверняка.