Гус не отвечал мне, и я его не винила. Все, что он мог, он сказал, и именно этого я от него и хотела. Откровенности. О том, что она может ранить меня смертельно, мне стоило подумать немного раньше. Гус занимался чаем, и, глядя на две покрытые плесенью чашки, я поняла, что все равно не стану из них ничего пить.
— Как тебя угораздило в такое вляпаться, душа моя? — наконец спросил он, и я с упавшим сердцем осознала, что ничем он мне не поможет. Он не Тень, да и маг такой же, как я — неполноценный. Верно, единственные вещи, которые в действительности питаются его силами — зелья, способные убивать хохотунов и лечить веселых дамочек с Узкой улицы. — Подожди, не дергайся, я же смеюсь над тобой.
Гус, придирчиво посмотрев на чашки, протянул одну — на его взгляд, более чистую — мне, я помотала головой, и слава Тиши, он решил, что я просто слишком раздавлена, а не проявила брезгливость. Сам же он уселся на стул со своей чашкой и присосался к ней как пиявка.
— Это… это больная тема. Дело давнее, и с муженьком мы виделись всего пару раз. Я тогда так испугалась, что придется жить с этим всю жизнь, к тому же, ты не представляешь, что это такое — оборотни, вырвавшиеся из-под родительской опеки, — тихо сказала я, зажмурившись.
Было неуютно и от такого близкого контакта, и от того, что за окном стояло серое утро, и рассеянный свет проникал через окна, и спрятаться за темнотой не выходило, как я часто делала. Вся неприглядная правда вышла наружу, и ничем ее не скрыть, она сияла неоспоримым, медным цветом свершившегося факта.
— Самуэль сказал мне тогда, что если в процессе он навредит, это будет необратимо. А я не хочу потерять контроль над собой. Браслет дает мальчишке возможность меня направлять, куда ему вздумается. И единственное, что меня спасает — что брак наш пока лишь чистая условность.
Гус фыркнул. Похоже, что зря, потому что у меня сорвало крышу напрочь.
— Что мне делать, по-твоему? — вспылила я и сама на себя разозлилась. Гус хочет помочь, я не имею права срываться на нем. — Убить своего мужа? Ты знаешь, чем это чревато? Браслет станет красным, будет жечь мою руку, а потом я умру, если раньше меня не казнят. И этот мальчишка ведь тоже не виноват, что нас поженили. Мы… мы даже с ним не разговаривали ни разу.
Гус похмыкал, потом, морщась, словно собирался тоже в чем-то признаться, долго чесал голову и рассматривал собственные грязные сапоги. Но я ошиблась, его мучило любопытство.
— Пару лет назад твои драгоценные сородичи учинили зверскую расправу над какой-то женщиной. Говорили, она с кем-то переспала и забеременела. Ты слышала об этом? Это Микки, торговец и лодочник, рассказывал. Может, наврал, у него язык без костей.