Сейчас все расселились вокруг стола, наслаждаясь вкусной едой Ласкомба и веселой беседой. И если они по-прежнему скучали по ученому главе семейства, умершему так внезапно, то скрывали это. «Порой три года кажутся долгим сроком», – размышляла Джулия, но отец представал в ее памяти ясно, как живой, и она знала, что мать и Эсме чувствуют то же самое. И не сомневалась: так же думает и преданный Ласкомб.
Джулия полагала, что после приглашения на чай с тостами профессор проявит к ней больше дружелюбия, но ее ждало разочарование. Его «Доброе утро, мисс Бекуорт» вновь вернуло ее, фигурально выражаясь, на расстояние вытянутой руки. После добродушного «Привет, Джулия» профессора Смита странно было называться «мисс Бекуорт». Почти все в больнице обращались к ней по имени, и Джулия надеялась, что новый шеф узнает об этом и последует обычаю.
Он серьезно нагружал ее работой, но поскольку и сам трудился не меньше, если не больше, жаловаться было не на что.
Несколько дней прошли под знаком тревожной вежливости: холодной – с его стороны, и неловкой – с ее. «Я привыкну», – успокаивала себя Джулия как-то вечером, записывая под быструю диктовку профессора, а потом подняла глаза и увидела, что он ее разглядывает.
– Так, будто я опасна и готова взорваться, – объясняла она позже матери.
– Скорее, погружена в свои мысли и за много миль от работы, – поправила миссис Бекуорт, и Джулии пришлось с ней согласиться.
Чая и тостов больше не было. В половине шестого профессор пунктуально отсылал Джулию домой, а сам, как она предполагала, работал за столом допоздна, разбирая бумажные завалы, поскольку большую часть дня проводил на обходах или консультациях. Доктор занимался и частной практикой. В ранние дневные часы он отсутствовал и, по мнению Джулии, именно тогда принимал своих пациентов. «У него загруженный день, но и у меня не меньше».
Конечно, каждый раз в столовой Джулии устраивали перекрестный допрос по поводу шефа, но она ничего не могла рассказать. А даже если бы и могла, все равно бы хранила верность и, не теряя рассудительности, молчала. Человек имеет право на личную жизнь.
Ван дер Дрисма отчасти представлял, какое любопытство пробудил в сотрудниках «Сент-Браво», но игнорировал его. В первую и последнюю очередь профессор был гематологом, и все остальное бледнело перед его интересом к работе и пациентам. Конечно, у него существовали и другие увлечения: очаровательный маленький коттедж с внутренним двориком на тихой обсаженной деревьями улице и другой коттедж возле Хенли, позади которого небольшой сад спускался к реке; а в Голландии – другие дома и семейный особняк.