Он убил Агрия.
Он сам подошел ко мне. Тронул губами, как Агрий. Позволил обнять. Еще миг, и я бы оказался у него на спине без всякой узды. Он бы позволил, стерпел, признал… Почему же ты теперь упираешься, Пегас?
Почему упираюсь я?!
Шаг навстречу. Все, что надо сделать, это шаг навстречу… «Нет! – кричит кто-то. – Не смей!» Кто ты, непрошеный советчик? Мое сердце?! Я не слушаю, не слушаюсь. Шагаю к Пегасу. Конь шарахается прочь. Уздечка не пускает. За тот краткий миг, когда она провисла, золотая удавка успевает глубже захлестнуть морду коня. Обвила голову, дотянулась до шеи. Холодные кольца скользят по моей руке, стягивают плечо, тянутся к горлу…
– Нет!!!
Весь страх выплескивается из меня в этом крике. Его больше нет, страха. Пегас тоже силится заржать (закричать?!). Я кричу за нас двоих. Мой вопль (ржание?) взлетает к черным, изъязвленным золотыми проколами небесам, сотрясает медный свод.
Небеса откликаются. Во тьме вспыхивает пламя. Радуга, огнистая радуга! В ноздри врывается запах Океана: море, соль, водоросли. Едва заметный душок гнили. Изгибается пламенный лук, растет, рушится, соединяя миры и жизни. Сейчас радуга упадет на акрополь, источник, человека и коня, сшитых беспощадной нитью…
– Хрисаор! Не надо!
Дугой выгнув небо, лук превращается в сияющий тоннель, коридор из текучих сполохов. Исполинская арка соединяет Эфиру и Эрифию. На другом ее конце – Хрисаор. Великан воздвигся под облака. Тускло горит доспех, в руке меч, золотой как уздечка, как цепи, выкованные для Зевса.
– Уходи! Беги!
Стремительно удлиняясь, золотая уздечка – цепь, удавка, змея! – отращивает третий конец. Ныряет в радужный коридор, с шелестом, похожим на шипение, устремляется к Хрисаору.
«…старый хитрец набросил на Таната эту цепь. Сказать по правде, он не знал заранее, что случится. Но цепь на его счастье почуяла бессмертного…»
Почуяла. Бессмертного.
– Руби ее! Руби…
Поздно.
Скользнув в узкую щель под шлемом, выше края нагрудника, золотая гадина туго захлестывает шею великана. Затягивает кольца. Я давлюсь криком, храплю как загнанная лошадь. Это меня душат скользкие змеиные объятия. На моей шее смыкаются они. Мою морду стягивает уздечка. Врезается в шкуру, лишает сил, не позволяет вздохнуть полной грудью, расправить крылья, взлететь. Мою руку от запястья до плеча обвил подарок Афины: сковал движения, подбирается к горлу…
«…сама собой она обвилась вокруг бога, сковав его по рукам и ногам. Вырваться Танат не сумел…»
Твоя сказка, дедушка. Она ожила.
Душит.
Три тела сотрясает дрожь. Лихорадочный озноб. Три сердца колотятся, бьются в унисон. Три как одно. Одно как три. Так и должно быть. Так не должно быть.