Площадь была полна народа.
Стояли в переулках, в торговых рядах. Держали факелы. Ветер трепал пламя, как пес тряпку, рвал в клочья. Люди молчали. Столько людей, и все молчат! Если зажмуриться, можно счесть, что никого нет. Дыхание, вырывающееся из ртов и носов – шум моря. Я на Эрифии, соленые воды омывают берег. Недвижный утес – это Хрисаор. Сейчас из дома выйдет Каллироя с корзиной белья, выбежит радостный Герион, запустит три гальки по водной глади…
Я открыл глаза.
– Мой сын! – возгласил Главк Эфирский. – Счастливый день! Мой сын вернулся!
Счастливая ночь, подумал я.
Отец стоял в десяти шагах от меня, нас разделяла чаша. Фонтанчик плясал бойчей обычного: должно быть, Пирен тоже радовался приходу отца.
Над моим плечом фыркнул Пегас. Конь вел себя спокойно, не раздражался присутствием толпы. Увеличиваться в размерах он не собирался. Я вспомнил, как это было, когда колонны ломались сухим тростником, а крыша норовила съехать набекрень – и порадовался достойному поведению Пегаса.
Конь фыркнул еще раз: должно быть, Пегас смеялся над моими глупыми мыслями. Почти без разбега он взмыл в черные небеса, растворился в темноте. Я не препятствовал. Тайное знание дрожало во мне. Звенело натянутой струной под пальцами кифареда. Если я захочу, позову, Пегас вернется. Это так же точно, как то, что я способен шевельнуть пальцами, топнуть ногой, наклониться и поднять с земли камешек.
Золотая уздечка? Цепи нам не нужны.
– Мой сын! – отец плакал. Впервые я видел его плачущим. – Мой сын вернулся! Мой сын герой! Вся Эфира гордится наездником, укротившим Пегаса! Это я-то лошадник? Мой сын, вот кто настоящий лошадник!
– Изгнанник, – напомнил я. – Я изгнан, я запятнан убийством. Отец, прости! Я бы не посмел вернуться…
– Запятнан? Ты?!
Властным жестом отец велел мне молчать:
– Разве крылатый Пегас допустил бы к себе человека, испачканного скверной? Носил бы такого в поднебесье? Да он бы убил сквернавца, не отходя от источника! Не говори мне больше о скверне, сын мой Гиппоной! Ты чище снегов на вершине Олимпа!
– Он чист! – откликнулась толпа.
– Герой!
– Укротитель Пегаса…
– Гордость Эфиры!
– Филомела-красильщика убил. Пьяницу…
– Телефу голову проломил!
– Ликаону опять же…
– Алкимена прикончил, дротиком…
– Пегас?
– Какой Пегас? Главкид[19], младший…
– Вот дурья башка! Ему про Пегаса, он про Главкида…
– Нигде такого нет. Только у нас, в Эфире…
– Не всякому дано!
– Не всякому дано побывать в Эфире!
– Слава!
– Ксесиас![20]
– Слава в веках!
Рядом с отцом рыдала мама. Утирала слезы краем плаща. Я помнил этот плащ, верней, темное покрывало. Оно было на матери, когда она смотрела в трапезной, как я ем кашу, сдобренную козлятиной. Я еще сдуру решил, что в каше яд.