Пальцы лукавого бога играют с жезлом. Наматывают змей кольцами, словно локоны красавицы, дают сползти с гибкой опоры.
– Афина могла бы помочь. Я нуждаюсь в мудрости и стратегии. Но мудрость Афины ослеплена желанием укротить Пегаса, одержать над ним победу. Во мне эта мудрость видит помеху, если не соперника. Стратегия не позволит Афине сотрудничать со мной. С братом? Самая тупая стратегия отлично знает, чем кончается такое сотрудничество между олимпийцами. Нет, Афина не согласится, можно даже не спрашивать. Жаль, очень жаль…
* * *
– …Гермий мог бы помочь. Он знает больше, чем говорит мне. Я нуждаюсь в его ловкости и хитрости. Но природа Гермия такова, что он предпочтет скрыть, утаить, обмануть вместо того, чтобы поделиться или сказать правду. Против природы не пойдешь, это закон для нас. Гермий не согласится, а если даже он даст согласие – запутает, заморочит, пустит по ложному следу. Жаль, очень жаль…
* * *
– …чудовища не тронули жеребенка, мама. Боги и титаны видят природу себе подобных, чудовища ее чуют. Это не разум, не логика, это нюх. Люди жрут друг друга за милую душу. Мы, божества, в этом не отличаемся от смертных. Пожалуй, даже превосходим. Иногда я думаю, что самый безжалостный, самый ненасытный голод на свете – это разум. Ярость, гнев, бешенство, ненависть – разум всегда найдет для них объяснение. Оправдает, возвысит, превратит дерьмо в золото. Как Гефест, скует цепи, какие не порвать…
Гермий выходит из пещеры.
– Цепи, – повторяет он, прежде чем взлететь. – Зачем нам Гефест? Мы и сами мастера.